КОСТАС БОБСКИ - ГОЛУБОЙ РАССВЕТ

«Отправите несчастных девушек к психологу, как советовал пресс-секретарь? И они там, конечно же, разговорятся, рядом с мужьями. А дома услышит лекцию о вреде стукачества.»

Я обратился взором к публике, дела вопрошающий жест. Открытая ладонь предстала на суд общественности, устремив вперёд пальцы. Из разных углов послышалось одобрительные выкрики, кое-где захлебнулся смех.

«Павел, вы отличный актёр, но ужасный статистик. Всем известно, что уровень насилия в семье стремительно упал на последние годы. Это подтверждают официальные источники.»

Ну вот, опять. Заангажированные непонятно в чью пользу официальные источники, набитые самодовольными сексистами, домогающиеся подчиненных начальники, тесные, душные офисы и работа на неофициальную зарплату. И никакой журналистики в окопах под огнем. Кто заплатит, того и хвалим.

«Официальные источники подтверждают, что избить жену дешевле, чем превысить скорость.»

Виктория сыпалась. Привыкшая топить людей, копаясь в их прошлом, она отучилась работать профессионально. И прямо сейчас проваливает тест на профпригодность, отвечая не за свои преступления.

«Послушайте меня» начала она и подалась вперёд.

«Это ещё зачем?», нагло влез я и перебил собеседника «Михаил Маслов, журналист, тоже хотел сказать, но его не слушали, увезли в багажнике машины в лес!»

Провал полный. Я, эмоциональная скотина, достал запрятанный козырь в рукаве, оставленный на десерт. Я должен был методично, раз за разом подводить её к этому. Но сорвался, не найдя ничего лучше, как в самый разгар тренировочного боя треснуть противника в кадык.

«Вы меня обвиняете в преступлении?» Викторию рвало и распирало под хорошим кукольным личиком. На курсах секретарей и представителей не учат искать правду в информационном пространстве бессоными ночами, накачавшись кофе и стимуляторами до мышечных спазмов.

Я молчал. Впёрся в неё взглядом и сверлю, как бур сверлит почву.

«Михаил Маслов. Активист за гражданские права, редактор издания „Молот“, и хороший сценарист. Задавал неудобные вопросы, в последний раз, на пресс-конференции…»

«Не понимаю, о чём вы говорите. Никогда не слышала об этом человеке. Не самый лучший публицист, как я думаю.»

Она всё знала и всё понимала. Даже не изобразила удивление, сразу начала говорить. Уверенно, но поспешно. Так детишки отвечают на вопрос: Куда делось варенье из банки? Парадокс в том, что следы преступления не всегда успевают скрыть, и вас разоблачают по следам сладости вокруг губ.

«Какая напряжённая обстановка, дамы и господа! Я, признаюсь, вспотел под одеждой!» Ведущий перехватил инициативу в свои руки, обращаясь к публике. Хороший парень и работает хорошо. Он так легко парит над вверенной ему территории, будто тут не происходит ничего. Так, светская беседа.

«Прошу прощения, я был слегка груб. Перебивать собеседника невежливо и такого не повторится.»

«И постарайтесь найти более достоверные источники.» Виктория играла в глупую, ветреную девочку с крайне забывчивой памятью. Я больше не видел гремучую змею. Я видел комплексы, забитость, вздрагивание от отцовский руки. Злые сверстники и их не менее злые выходки. Желание внимания. Срезанные в истерике волосы и слёзы. Слёзы в вперемежку со страхом.

Оставшуюся часть пресс-конференции я помню смутно, из головы всё стёр бесконечный анализ своего поступка, ослеплённый блеском освятительных приборов. Она, чисто формально, прогоняла меня по шаблонным вопросам и неудобным комментариям, машинально и без интереса. Отбить атаку, сконцентрировать внимание толпы на косяках представляемой ею организации. Это война, информационная война, где нет месту жалости и сомнениям. Но понимание заглянуло в гости с запозданием.

С жаждой справедливости и быстрой расправой. Без иного суда, кроме суда справедливости. Но один эмоциональный дурак все обосрал. С подливой, при всех, улыбаясь во весь рот, вопрошая:

«Все отлично?»

Но ничего отличного не происходит. С утра неустановленный отморозок пырнул ножиком представителя власти- совсем молодого лейтенанта. Коллеги, в приступе праведной ярости устроили рейд, проверяя все машина на крупных транспортных артериях и наугад по всем районам. Проверяют только подозрительных, а я подозрителен, и пользовать сейчас свое корыто чревато последствиями. Я попаду под горячую руку, знакомый знакомого найдет повод доставить меня в четыре стены с решетчатыми окнами. Передавать свою судьбу на милость пригретых оборотней я не готов. Слишком ранимый. К тому же почти опустошенный эмоционально.

Те немногие оставшиеся отголоски человечности несли мое тельце к человеку. Он сильно меня любил и хотел увидеться. В канун недолгого и неопределенного по времени отъезда, с кровожадными головорезами за спиной, растягивать муки расставания преступно эгоистично. Он останется тут, совсем один, подкармливаясь пустыми обещаниями. Без заботы и праздных разговорчиков. Немногие атланты наедают плечи, способные вместить всю тяжесть этого изменчивого мира без поддержки со стороны. Кости устают, ломаются, обнажая голую, страдающую плоть.

Я остановился перед металлической дверью. Ее поверхность не была гладкой, все изрыта бороздками, с неординарной структурой. Казалось, что на производстве конвейер посчитал забавным такую обработку под хорошей дозой наркотиков. Не забыв поделится с отделом контроля качества. Я миновал именные таблички со списком постояльцев, сразу отыскав нужную кнопку домофона. Раздалось шипение и голос на другом конце трубки.

«Это ты?»

«Конечно.» До меня дошла суть абсурдности этого вопроса в ситуации. Любой может ответить положительно и попасть внутрь. Но человечество портит любую логику и изобрело любовь, как детектор своего. Вот ублюдки.

Раздался металлический писк и дверь поддалась. Я преодолел небольшой лестничной пролет, расписанный уличными художниками в их сюрреалистичном стиле. Ругательства, инициалы, выводимые разными красками. Портреты. Лифт словно сливается с окрестностями, весь исполосованный вдоль и поперек. Мерцает освящение внутри. Металлическая коробка, со скрежетом и старческой заторможенностью движется вверх. Двери распахнулись, и я увидел его.

«И надолго тебе придется уехать?». Эдик обхватил меня сзади, вытягивая шею, разглядывая телефон. Мы сидели на кровати, я прятался в новостной сводке, перебегая от заголовка к заголовку. Ничего нового не было, процесс нес чисто формальный подтекст. Говорить о плохом в объятиях близкого человека всегда тяжело.

Мы познакомились в законспирированном «голубом» баре. Люди со стороны, конечно, туда захаживали, но в основном пропускают неброскую вывеску с шаблонным названием. Он посетил такое место впервые, и сильно стесняется. Жался к барной стойке, отмалчивался и пил виски с Колой. Бросал скупые, быстрые взгляды, наблюдая за всеобщим экстазом и картинно противопоставлял себя контингенту. Пытался казаться непорочной девой в стаде диких животных. Свел нас, как и полагается в вопросах секса, случай. Мы потребляли алкоголь в больших количествах, танцуя и предавались словоблудию в компании. Оба попали туда по знакомству, через общих друзей в тесном мире. Оба пришли на мероприятие представлявшее из себя квартирник диджея, только перенесенный на танцпол. Энергия менялась на истощение, самые стойкие валились с ног, не выдержав высокой концентрации удовольствия в крови. Чем больше падало бойцов, тем сильнее рос азарт битвы двух соперников. Обоюдная проверка на прочность, где победитель получает безграничное уважение и стойкость. Продолжили ночь у него, и с тех пор встречи проходили регулярно. Он умел отключаться, высвобождая животную страсть и энергию, любил с полной отдачей, и я отдавался в ответ. Его жажда сдерживалась табуированием, характерный для консервативных и многодетных семей с юга. Работая в банковской сфере по знакомству, флиртовал с девушками и отшучивался от родственников. А по ночам нырял с головой в разврат.