Алекс Вурхисс - Désenchantée: [Dés] obéissance

В Нойерайхе существовало орднунг-предписание по использованию шокового браслета, запрещавшее его использование в шоковом режиме более девяноста минут непрерывно или ста восьмидесяти в сутки. Если заключенный выходил за эти пределы, браслет деактивировали, а его самого запирали в изолятор. Попытки разбить или снять браслет, даже деактивированный, ни к чему не приводили – конструкция этого адского девайса была достаточно для этого надежна.

– Добрый день, Лютер, – улыбнулась Коюн, садясь за старый, вероятно, помнивший еще тёзку нынешнего Райхсфюрера по фамилии Хоннекер, а возможно – те времена, когда в Германии был не Райхсфюрер, а Рейхсфюрер, стола. – Меня зовут Коюн, и я буду вести Ваше дело.

– Вы не представились, – голос Лютера оказался мягким баритоном. – Разве Вы не должны назвать фамилию и звание?

– Хорошо, – продолжала улыбаться Коюн, присаживаясь на неудобный стул, ровесник стола. – Хеересюстицвахтмайстер цу райхсштрафабтайлунг Коюн, Эс-бэ 24 24 Эс-бэ , допустимое сокращение от Status betrachtet, рассматриваемый статус. Рассматриваемый статус присваивался тем, по кому не было вынесено решения об определении их в одну из категорий (орднунг-менш, унтергебен-менш, раухенгестер), а также унтергебенам рсангхохеров, не вернувшим себе статус орднунг-менш; . Так лучше?

Лютер уже был знаком с действием браслета, судя по тому как осторожно он переложил руку, чтобы скрестить пальцы на коленях:

– Вот как… выслуживаетесь, значит?

– Интересное наблюдение, – заметила Коюн. – Впрочем, еще интереснее наблюдать за тем, кто наблюдает. Вам это не приходило в голову?

– Не понимаю, о чем Вы, – кажется, ровный тон Коюн в сочетании с неожиданным отсутствием агрессии с ее стороны несколько выбил Лютера из колеи.

– Вы знаете, в чём Вас обвиняют? – спросила Коюн. Лютер поморщился:

– Кажется, это называется «порочный образ мышления». В общем, мыслепреступления, если вспомнить классику.

– Говорят, – задумчиво сказала Коюн, – что где-то на Дальнем востоке водится крохотная ящерица без ног. Она не ядовита, не агрессивна, но так похожа на змею, что все считают ее таковой, со всеми вытекающими последствиями. Вы читали Оруэлла, я тоже, но Вы идете схожесть там, где я вижу разницу. Давайте не будем поканавешивать ярлыки?

– Вы на меня навесили, – парировал Лютер.

– Пока нет, – ответила Коюн. – Мы пытаемся понять, кто такой Лютер фон Юнгинген.

Лютер поморщился, и Коюн мысленно отметила это.

– Тем не менее, свое абсурдное обвинение Вы мне выдвинули. И заперли здесь, надев эту иезуи… ай, ну хватит!

– Это не я, – Коюн с сочувствием смотрела на Лютера, очевидно, получившего разряд от шокового браслета, не сильный, но чувствительный. – У браслета есть свой собственный мозг, и он счел, что Вы проявляете агрессию. Он не анализировал смысл Ваших слов и не залезал в переплетение мыслей. Он просто следил за Вашими физическими кондициями. Привыкайте. Гневаться и лгать опасно для здоровья.

– Вот уж чего-чего, а лгать я не собираюсь, – насупился Лютер. – Собственно, в этом, на самом деле, я и виноват перед Вами…

– В том, что не лжете? – Коюн взяла со стола старенькую авторучку, Бог весть зачем лежавшую на нем – авторучками для записи в давно не пользовались даже в заштатных конторах какого-нибудь захолустья; но на складах Моабита лежали закупленные впрок десятки ящиков с авторучками, и виршафтмайстеры Райхсштрафабтайлунга регулярно раскладывали их в кабинетах… – Интересное мнение. А почему Вы так решили?

Лютер недоуменно уставился на Коюн:

– Разве Вы меня забрали не за мои публикации в Сети?

– Вопрос не об этом, – пояснила Коюн. – Почему Вы решили, что не лжете?

– Потому, что я говорю правду, – осторожно пожал плечами Лютер.

– Я даже не стану спрашивать, чем, по-вашему, правда может угрожать порядку в Нойерайхе, – Коюн вертела ручку в пальцах. На самом деле, она, конечно, нервничала. Слава Богу, хоть тон голоса ее не выдавал. – Я хочу спросить Вас – а с чего Вы взяли, что именно это – правда?

– Ага, – кивнул Лютер. – Начинается обраеновщина.

– Я тоже читала 1984, – напомнила Коюн, – и скажу Вам одну важную вещь, которую Вам придется запомнить. Браслет, директива четыре.

Светодиоды киберпанковского украшения Лютера моргнули синим. Лютер покосился на него с недоумением и страхом.

– Между нами и Большим братом Оруэлла есть одна разница, – пояснила Коюн. – Как и между мной и О'Брайеном. Состоит она в том, что для О'Брайена дважды два было столько, сколько велел Большой брат. Для нас же, для Орднунга и для меня, хеересюстицвахтмайстера Коюн, Эс-бэ, дважды два всегда равно четыре. А тот, кто утверждает обратное – преступник с неправильным образом мыслей – так точно формулируется обвинение, по которому Вас сюда определили.

– Но ведь это я называю белое белым, а черное – черным! – возмутился Лютер.

– Вы так искренне считаете, – кивнула Коюн. – Если бы это было не так, Вас обвиняли бы совсем в другом. Ваше преступление – не намеренное; это свойство Вашего сознания, которое подлежит коррекции. Я полагаю, что Вы достаточно умны, чтобы понять логически обоснованную аргументацию?

– Вы считаете, что сможете меня переубедить? – криво ухмыльнулся Лютер. – Наверно, с помощью этой штучки? – он кивнул в сторону браслета.

Коюн, в свою очередь, тоже улыбнулась:

– Нет. С помощью логики. Вы любите правду?

– Да, – сказал Лютер, глядя ей прямо в глаза.

– Вот и проверим, – кивнула Коюн, – как Вы будете вести себя, когда поймете, что правда не на вашей стороне. Что выберете – правду или ложь, которая удобна Вам. В зависимости от этого и будет решаться Ваша дальнейшая судьба.

* * *

– Так я Вам ничего не докажу, – улыбку Лютера, пожалуй, можно было назвать застенчивой. В прошлой своей жизни Коюн, наверно, «поплыла» бы от этого сочетания мужественности и застенчивости, но у не теперь. Как огромный лайнер смиренно стоит у причала, привязанный к нему относительно тонкими канатами швартовов, так и Коюн удерживали от очарования две тонких, но прочных, как мономолекулярная графеновая струна, нити. Во-первых, у нее уже был свой «мужественный и застенчивый» предатель, с другой – у нее была Грета. Жестокая, циничная, нежная и любимая.

– Если не захотите, не докажете, – согласилась Коюн. – Спрятаться в скорлупу убеждения «я прав, а все остальные изверги», конечно, проще.

– Я не прячусь! – чуть повысил голос Лютер. – Но вы монополизировали правду. В вашей системе координат…

– Никакой «нашей» или «вашей» системы не существует, – вздохнула Коюн. – Есть объективная реальность, в которой дважды два всегдабудет равняться четырем, независимо от воли Партай, распоряжения Райхсфюрера или мнения одного взятого блоггера.