Надежда Гладкая - Музыка

– Боже мой, Алексей Платонович, неужели Вы решили кому-то сделать предложение?

Он мученически посмотрел на неё и вздохнул.

– Уже сделал. Вы одобряете?

– Почему же Вы спрашиваете меня? Разве я Вам мать или сестра? И разве не желала я Вам всей душою счастья? Всегда и всем сердцем я хотела бы, чтобы Вы были счастливы, чтобы исполнились все Ваши научные проекты…

Пальцы её дрожали. Он посмотрел ей прямо в глаза долгим, слишком долгим взглядом, напряжения которого она не выдержала.

– Любезный мой Алексей Платонович, я очень рада за Вас. Пани Полина очень симпатичная девушка.

Вошли мужчины, возбуждённо обсуждающие свою игру. Неволин взял руку Елены, нежно поцеловал её, поклонился и, простившись со всеми, уехал.

Утром Елене Николаевне принесли конверт с несколькими, вложенными в него листками, исписанными безконечным, упоительным стихом.

Не в силах ум сдержать волненья,

Что грудь терзает и томит,

И нет ни в чём успокоенья,

Куда-то мимо жизнь летит.

Ещё в душе хранятся робко

Обрывки звуков нежных струн…

Их прочь относит явь так ловко,

Как пену волн морских бурун.

Ещё мне грезятся призывы

К возврату жизни той былой,

Ещё во мне, как будто, живы

Мечты о бытности иной.

Увы! Безплодны ожиданья,

И тьмой чертоги грёз полны,

Где не исполнились желанья,

Где не сбылись младые сны.

Неудержимого порыва

Разбит о камни утлый чёлн,

И звук могучего призыва

Непониманью обречён.

Там, где вчера играла радость,

Теперь всё мертво и бледно,

И птица серая – усталость

Спустилась тихо на окно.

А за окном вчера был праздник,

Сияли краски, пела высь.

А нынче все огни погасли,

Цветы за ветром унеслись.

И нет ни времени, ни места.

Один, в объятьях полусна.

Осеннюю скупую пьесу,

Уйдя, оставила весна.

Её мы слушаем печально,

Мечтать не смеем и молчим.

И ждём чего-то, и нечаянно

Надежду робкую таим.

Но не сплести цветов увядших

В живые, свежие венки,

И в днях былых, давно пропавших,

Осыпались их лепестки.

По счастью, рядом никого не было, никто не заметил румянца на её лице, когда она сидела в кресле, прижав листок к груди, с ошалелым выражением лица. Накануне у неё не было возможности наедине с собой попытаться осмыслить те сложные чувства, которые вызвало у неё признание Неволина. Они были скорее неприятны и очень походили на уколы ревности.

Муж её вечером был в прекрасном расположении духа, и желал непременно, чтобы супруга разделила его романтические настроения. Такие настроения были постоянным мотивом в их семье, и сквозь это благодушное облако Елене некогда было морочить голову рассуждениями. Позднее, в один из самых тягостных периодов своей жизни, она будет с тоской вспоминать эти безмятежные годы, которых она, должно быть, не успела и не сумела оценить, а теперь уж поздно.

А в то утро она сидела в гостиной и отдавалась своим душевным водоворотам, держа в руках письмо Алексея Платоновича. Как этому человеку всегда удаётся угадать её мысли и чаяния, её чувства, даже самые мимолётные? Нет, не угадать. Это что-то другое. Нельзя ТАК угадать другую душу. Надобно самому иметь подобную же душу. Как мог он знать всё, что она втайне, в самой глубине души пережила и передумала за это время? Или мысли и чувства её пе-реливались по эфиру прямо в его мысли, в его душу? Конечно, они знакомы очень давно. Многое знают друг о друге. Но чувства? Они—то остаются скрыты внутри нас, лишь, может быть, краешком своим показываясь на люди, как айсберги.

«Боже мой, – подумала Елена Николаевна, – он ведь, наверное, любит меня! Вот где должна быть отгадка всему этому колдовству!» Как была тепла и светла их дружба с самого начала, но никогда ей не приходило в голову, что это может быть чем-то большим. Разве она так глупа, что не увидела очевидного? Или это всё-таки обман, морок, наваждение, как с этой музыкой? Но так знать её! Так чувствовать её малейшие душевные движения! Когда-то в юности, увлекаясь, как и все благородные девушки, литературой, она прочла о родственных душах. Там ещё было сказано, что они часто теряют друг друга именно из-за своего сходства. Она тогда не поняла, почему теряют. Не доверяют

сходству? Боятся его? Не видят его? Теперь она сама была тем слепцом, чья левая рука не удержала правой, потому что не увидела её.

«Он, наверное, переживал и мучился, бедный мой друг! Но отчего он никогда не дал знать о своих чувствах? Даже не намекал о них?» Волны эмоциональных порывов окатывали её одна за другой. «Как же не давал знать?! Ведь он всё время говорил об этом! В своих письмах! Старался объяснить, как близки мы друг другу, как хорошо он понимает меня, как ценит! Боже мой! Отчего он не признался открыто, когда я собиралась идти замуж?» Елена Николаевна заплакала. Горький комок вдруг собрался у её горла и рвался наружу.

Новая мысль обдала её, как омыла водой: «Я ведь замужем! Я грешу, думая о другом человеке. Я не должна думать о нём. В конце концов, мужчина должен уметь объясниться с женщиной наяву, а не на бумаге, если ему есть что сказать!» Жалость и симпатия к Алексею Платоновичу, сожаление о несбывшейся любви сменились угрызениями совести и подспудным желанием перенести вину на того, кто стал всему причиной.

«В сущности, – думала Елена Николаевна, – разве мы не счастливы? У меня хороший муж, мне уютно с ним. Алексей собирается создать свою семью. Странно, что выбор его пал на эту жеманную капризную польку. Но, говорят, брат её уж очень хлопочет об этом браке. Пани Полина не отличается строгим воспитанием, и доктор Ляховский опасается, как бы капризы не завели её слишком далеко… Ну вот, кажется, я уже перешла к осуждению!»

Елена Николаевна умыла лицо и прочла покаянную молитву. Вернувшиеся с прогулки дети окончательно вернули её мысли в русло семьи. Вечером, ужиная с мужем и детьми, она не без удовлетворения отметила, что на сердце у неё покойно и светло. Муж улыбался ей, шутил с Митей, который не хотел есть творог. Они все вместе смеялись и были счастливы.

Через пару недель от соседей они узнали, что брат и сестра Ляховские спешно покинули их город, т.к. пани Полине сделалось дурно прямо на одном из светских раутов. Брату не без труда удалось скрыть более или менее этот случай, объясняя его жарой в помещении и усталостью его сестры. А ещё через три дня безследно исчез из общества инженер Неволин. Близкие знакомые говорили, что его, наверное, вызвал опять инженер Дизель. «Учёные и поэты – они так спонтанны, так непредсказуемы! То их внезапно позовёт муза, то яблоко упадёт им на голову. Ветреные господа, ветреные, что уж говорить»!