Надежда Гладкая - Музыка

«Ну, так и не говорили бы! – с раздражением думала Елена Николаевна. – Кабы не эти ветреники, о чём бы вам и говорить было? Удивительно, как люди не имеют собственной жизни! Та́к их занимает чужая. Тут не знаешь, как всюду поспеть. И семью блюсти, и Бога не забыть, и о себе позаботиться. А ещё столько затей разных приходит. Где музыку новую разберёшь, где чудной узор из ниток придумаешь, а то затеешь с кухаркой новый пирог изобретать. А они не знают, чем занять свой ум и руки! Да лучше поехать в галерею или книгу хорошую прочесть, чем сидеть целый день на балконе, разглядывая, кто и куда идёт, как графиня П., или старый господин Р.».

Оставшись одна с детьми, Елена Николаевна искренне горевала о муже. Весь год она никуда не выезжала из дома, предаваясь то слезам, то воспоминаниям. Потери преследовали её одна за другой. Старая нянюшка совсем расхворалась, и её дети увезли её к себе в деревню. Много внимания требовал Митя, никак не желавший поверить, что милый его папенька больше никогда не придёт поиграть с ним, не возьмёт его кататься, не станет рассказывать историй о храбром солдате и глупом торговце. Мальчик стал замкнут, начал часто простужаться и болеть. Мать была удручена. Детям наняли новую няню.

Танечка, маленький ангелочек, душою удалась, как видно, в мать. Она брала своими ручками лицо Елены Николаевны и пристально вглядывалась в него. Личико её начинало морщиться, и она разражалась громким плачем, от которого долго не могли успокоить её ни мать, ни няня. Девочка желала понять, что такое страшное поселилось на мамином лице, но понять не могла, а лишь впитывала тревогу, которой не могло вместить её сердечко. И тогда слёзы бра-лись вынести эту недетскую боль наружу. Она замолкала только когда Митя, совсем так, как это делал с ним его отец, брал её к себе на коленки и начинал гладить по голове, что-то тихо мурлыча ей в самое ушко.

Сын и внешне был точной копией отца, и теперь старался во всём подражать ему, словно боясь забыть, упустить из памяти хоть одну, даже мельчайшую деталь о горячо любимом папеньке. Глядя на этих двоих осиротевших малышей, мал мала меньше, Елена Николаевна приходила в исступлённое отчаяние.

Кое-как успокоив детей, она уходила в свою комнату, где снова начиналось всё то же – слёзы. Она понимала, что так продолжаться не может. Но что поделать с этим, придумать не могла. Кроме душевной горести их вот-вот могла нагнать ещё и беда безденежья.

Покойный муж занимался коммерческими делами, ничуть не смущаясь своего дворянства. Он говорил: «Титул на хлеб не намажешь. Теперь не то время, чтобы надеяться на мужика, авось да небось прокормит барина!» Но он умер так неожиданно, совсем молодым, что не успел оставить распоряжений о своих делах. Елена Николаевна ничего не смыслила в этих вопросах. Предприимчивые родственники мужа быстро прибрали к рукам его дела, Елене же сообщали то о сложном процессе какого-то перехода, то о племяннике, сбежавшем с деньгами в Америку, то о кризисе и других ужасных словах, которых она не понимала и не любила. Она была не глупая женщина, но только не там, где дело шло о механике или о зарабатывании денег. Оставались только доходы от имения, та скромная доля, которую оставили ей родители. Надобно было растить, а потом и вывести в свет детей. Дать образование Мите и приданое Тане. Елена Николаевна вздыхала и впадала в задумчивость, которая легко приводила её к слезам.

Новая няня детей, уже предвидя такое продолжение, спешила отвлечь барыню разговорами. Все её утешительные речи заканчивались одной и тою же мыслью: «Вы, Елена Николаевна, не созданы для одинокой жизни. Вам бы снова замуж пойти». Барыня отшучивалась: «Так ты, может, и жениха уж мне приглядела, Раиса?» «Не наше дело – господам женихов искать. А только одна Вы совсем завянете. Каждый день у Вас глазки-то припухшие. Поехали бы, куда ни то, развеялись, себя показать, других поглядеть».

Елена Николаевна вздыхала, соглашалась с няней, отсылала её прочь и вновь оставалась наедине со своими заботами.

Как-то зимой они поехали с детьми кататься в санях. Была изумительная погода, солнечная, тихая, без мороза. От этого ли, или от какого-то смутного хорошего предчувствия Елена Николаевна улыбалась и даже смеялась неско-лько раз, глядя, как Митя представляет разных персонажей, стараясь рассмешить её и Танюшку. Мальчик, казалось, немного успокоился, у него стал появляться интерес к жизни. В эту зиму он даже не болел. Дети щебетали, а Елена Николаевна витала в каких-то безмятежных далях, слушая, как звенят голоса её малышей, как весенние колокольчики. Поблизости и впрямь послышался колокольчик – встречный извозчик проехал. Редко, у кого они остались на дуге, теперь не в моде. Она давно не слышала этих звуков в быту, только в храме. Дома у них современный, модный и дорогой – электрический звонок, муж успел провести.

Вдоволь насладившись прогулкой, они напоследок, прежде чем поворачивать домой, остановились в сквере поиграть в снежки. От этой забавы дети непременно вымокнут, и тогда уж только ехать домой. В самый разгар веселья они вдруг увидели какого-то господина, который, смеясь, отряхивал снег со своей шапки. В пылу задора они не заметили, когда он подошёл.

– Зачем же сразу стрелять, сударь? – сказал он Мите. Оказывается, мальчик нечаянно попал в него снежком и теперь стоял, смущённо глядя то на мать, то на неизвестного господина.

Однако господин совсем не был неизвестен Елене Николаевне. Они какое-то время молча смотрели друг на друга, пока Танюшка не начала тянуть мать за руку.

– Добрый день, Елена Николаевна! Позволите ли присоединиться к Вашему весёлому шалашу?

– Добрый день, Алексей Платонович. Рада встрече. Если не торопитесь, поедемте с нами, расскажете, с какой звезды Вы нынче упали к нам?

– Охотно, свет мой. Да ведь я только что от вас. Сказали, что вы уехали кататься, я на извозчика и следом. Поедемте к Вам, коли не прогоните.

– Посмотрим на Ваше поведение. Едем, время обедать.

Всю дорогу они молча смотрели друг на друга, отмечая знакомые и незнакомые черты в лице, взгляде. Девочка задремала, а Митя разглядывал Алексея Платоновича. Дома он потихоньку отозвал мать и спросил:

– Мама, а я прежде мог видеть этого господина? Мне кажется, я знаю его, но не могу припомнить его имя…

– Вряд ли, дорогой. Ты был ещё очень мал, когда он уехал из Москвы.

– Это друг моего папы?

– Не совсем. Просто знакомый. Ступай, детка, переоденься и умойся к обеду.

Перед тем как сесть за стол, Алексей Платонович подошёл к Мите и сказал:

– Давай, брат, знакомиться. Я Алексей Платонович Неволин, можешь звать меня просто дядя Алекс. А ты, стало быть, Дмитрий?