Маргарита Приемская - Бруклинский мост

– Тише, тише, а то мы сейчас свалимся! – теперь они стояли совсем рядом и он мог хорошо разглядеть её миленькое личико с чёрными подтёками от туши на бледных щеках, большими карими глазами и маленькими вишнёвыми губками.

– Мы же собирались.

– Мне уже расхотелось. А вам? – он-то давно уже не хотел прыгать. Не хотел с того момента, как увидел её. Единственное что он хотел, это как можно быстрее спасти эту девушку, маленькую, беззащитную, дрожащую от страха и холода, с растрёпанными на ветру золотистыми волосами и заплаканными, но всё равно необыкновенно тёплыми глазами, хотел сделать так, чтобы её жизни больше ничего не угрожало, и кажется, ему это почти удалось.

– Я боюсь… – она почти отпустила вторую руку, которой всё ещё держалась за столб, сделала ещё один шажочек и её нога чуть не соскользнула вниз.

– Осторожно! – он едва успел ухватить её за плечо и, отклонившись назад, увлёк за собой. Вместе они рухнули на доски. Она сразу же вцепилась в его плащ и зарыдала. Несколько минут они так и лежали, пока Оскар не поймал себя на мысли, что почему-то не может отпустить её руку. Она рядом, она с ним, она в безопасности и он не может её отпустить. И, наверное, уже не сможет, – Ну, кто же в таких туфлях лазает по мостам! – шепнул Оскар ей в ухо и ласково улыбнулся, поглаживая мягкие волосы на макушке, – Надо подняться, – он помог ей встать и усадил на одну из тех скамеек, что украшают пешеходную часть Бруклинского моста.

– Дерьмо! Одно дерьмо вокруг! В моей жизни!

– Как знакомо. Я вообще-то чемпион по плаванию в дерьме.

– Надо мной все смеются… я хочу сниматься в кино… но ничего не выходит… Энн и Джесс считают меня дурой… в школе надо мной постоянно издеваются… мама хочет, чтобы я училась… чтобы я была врачом… не хочу… она понять не может… изо дня в день одно и тоже: я никто и ничто… даже Майкл… он… он целовался с этой идиоткой Барби!

– С куклой? У него проблемы? – тем же шутливым тоном спросил Оскар.

– Нет, – она отпрянула от него и тоже улыбнулась, – не с куклой, с Бланш Оливер. Она у нас в школе самой красивой считается. Ноги просто от ушей, не то, что я, коротышка. Вот я и прозвала её «Барби». Она и её подруги меня ненавидят.

Она уже почти не плакала, Оскар достал из кармана носовой платок и стал оттирать чёрные подтеки с её щёк. Он невольно залюбовался огромными удивлёнными глазами и пышными ресницами. Он никогда не видел такого нежного, такого тёплого взгляда, почему-то казавшегося ему необыкновенно родным.

– Простите, сэр, я всякую чушь говорю. Но мне надо было это сказать. Очень сложно когда некому сказать о том, что раздирает тебя изнутри. Я понимаю, вам до меня дела нет, но спасибо. За то что слушали и за то что спасли.

– Это кто ещё кого спас! Если бы я тебя не заметил, меня бы уже вылавливали.

– Вы преувеличиваете. Вы не похожи на самоубийцу. Мне кажется, вы состоятельный, благополучный.

– Был до вчерашнего дня. Сначала меня попросили со службы, уже год как ушла жена, месяц назад я лишился квартиры, на прошлой неделе я узнал, что бизнесмена из меня не вышло, а сегодня забрали машину. Так что сегодня я потерял самое дорогое.

– Вы так любили машину? Больше жены?

– Машина не говорит ежедневно в течение одиннадцати лет, что я неудачник и что она вышла замуж только из мести бывшему парню.

– Неужели вы из-за машины решились это сделать? – глаза Мел округлились от изумления.

– Я ошибаюсь, или кто-то решил сделать то же самое из-за какой-то роли в кино?

– Нет, не из-за этого. Потому что пусто. А наполнить жизнь ничем не получается.

– Вот и у меня машина была, наверное, единственным моим другом.

– Совсем-совсем? А как же ваши родители? – почему-то она не поверила.

– Отца я почти не помню, он погиб во Вьетнаме, я был совсем маленьким, мама умерла шесть лет назад.

– Простите. А дети? У вас есть дети?

– Нет.

– Прямо ни одного нет? – по неясным причинам ей казалось это удивительным, ей казалось, что у него обязательно должны быть дети.

– Ни одного. Не думаю, что я чего-то о себе не знаю!

– А друзья?

– Очень далеко. Правда один бывший сослуживец разрешил пожить немного в его квартире, вот и всё, наверное.

– Мало. У меня, вроде как, есть Энн и Джесс, и ещё Майкл… был. А у вас есть девушка? – по инерции выпалила она и сразу же застеснялась своего смелого вопроса.

– Нет, – ответил он совершенно невозмутимо, – Вы, однако, очень профессионально ведёте допрос.

– Допрос? Ой, простите, просто вы… я не хотела ничего вызнавать…

– Я знаю, как исправить ситуацию. Я всё выложил, ваша очередь. Рассказывайте!

– А что рассказывать?

– Всё. Родители, братья, сёстры, друзья, парни, пароли, явки. Всё-всё!

– Мне нечего рассказывать. У меня только мама. Отца я вообще никогда не видела. В детстве мама пыталась рассказывать сказки про астронавта, улетевшего осваивать Луну, но в тринадцать лет я попросила правду, и оказалось, что он просто испугался и исчез, как только мама ему сказала обо мне. Но я на него не в обиде, было бы гораздо хуже, если бы они развелись, когда мне было, скажем, лет семь. Ведь тогда бы я потеряла папу, а так… нельзя же сожалеть о том, чего никогда не знал. Больше никого у меня нет. Разве что подруги по школе.

– Получается у нас много общего. Удивительно, как мы встретились, да ещё в самый нужный момент.

– Почти невероятно. Наверное, мы теперь должны стать лучшими друзьями. Вот я и сказала эту чушь, которая так долго вертелась на языке. У меня на самом деле такое ощущение что мы знакомы долго-долго. Знаю, это звучит глупо и по-детски, но, сэр…

– Оскар.

– Что? – она сбилась с мысли.

– Какой я тебе сэр, если я твой друг.

– Боже, какую же чушь я несу! Я, наверное, выгляжу просто малолетней дурой!

– Вовсе нет, и ты слишком часто называешь себя дурой. В конце концов, тебе поверят.

– Кажется, некоторые уже поверили. Особенно Бланш.

– Не обращай внимания. Каждый судит по себе.

– Может быть. Но я действительно не могу назвать себя умной.

– Почему?

– Я плохо учусь. То есть, не плохо, в моей школе не выйдет плохо учиться, и раньше я очень старалась, ведь мама говорила, что это большая удача, что мне удалось поступить в эту школу, и я тоже так думала. Но с каждым днём я все больше думаю: а зачем она мне? Я не могу больше стараться. Я чувствую себя зверушкой, бегущей в колесе. Я трачу столько сил на то, что мне в действительности не надо, и поэтому стараться становится всё труднее и труднее.

– Учёба ещё не показатель. И разве нет предмета, в котором ты разбираешься, который нравится?

– Есть. Я химию хорошо понимаю и биологию люблю.

– Ничего себе! Когда я учился, я это терпеть не мог.

– А мне к несчастью даётся.