Елена Поддубская - Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 3: Учёба. Часть 1

Рассматривая жирную курочку, Екатерина Егоровна поставила на прилавок приготовленную корзину. Там уже лежали купленные для бульона лук и морковь.

– Милок, а что же она у тебя так плохо ощипана? – вздохнула кухарка, перебирая перья на куриной ноге. Весёлый мужичок присвистнул:

– Ну ты, мать, даёшь. Я ведь не птицефабрика, чтобы машинами тушки брить. А что у тебя дома газа нат, чёб птицу осмолить?

– Есть, – кивнула повариха, но тут же тихо добавила. – Токо это не мне. Понимаешь ли какое дело, я беру куру для важного человека. Начальник попросили сварить бульон больной жене. Ну не пойду же я к ним с такими вот пернатыми. А ты – с аппаратом, – Екатерина Егоровна приподнялась на цыпочках и взглядом указала за стеллаж, где у продавца стояла переносная керосиновая горелка. Запах палёного пера при осмоле расходился по всему рынку, притягивая хозяек.

– Замётано, – тут же согласился помочь продавец. Ловко прокрутив курицу, прижигая огнём, он протянул её пожилой женщине. – Держи, мать, как картинка теперь твоя Пеструшка. Даже варить жалко.

– Чего её жалеть? – Деревенский менталитет был прост: скотину растят для пропитания, а не для радости. Повариха положила курицу в заранее прихваченную бумагу, кусок которой выпросила у продавщицы магазинчика напротив института. Марковна была тётка с понятием и с поварихой они частенько друг друга выручали. Продавщица всегда оставляла для кухарки сыру или рыбных консервов: печень трески, сардины, шпроты, вечно дефицитные, которые разбирали мгновенно, а на общежитскую кухню никогда не завозили. Екатерина Егоровна относила на продажу в магазин лишние булочки или пирожки, что оставались после ужина. Держать до утра их не полагалось по инструкции, выкидывать не поднималась рука. Столовая закрывалась раньше, чем магазин. Вечером сдобу охотно раскупали те, кто работали в Москве и возвращались в Малаховку. Заручившись согласием на подобный сбыт с проректором по хозчасти Блиновым, повариха делилась с ним той половиной денег, что отдавала ей продавщица с выручки за неучтённый товар.

– Ты токо, Егоровна, специально для магазина не пеки. Ладно остатки, а то, как если прознают, что мы тут бизнес развели на базе государственных поставок, отрежут всё, что можно, и мне, и тебе, – строго предупредил повариху начальник, добавив для острастки предложение, сплошь состроенное из ненормативной лексики. Шутить шутки с государством мало кому улыбалось. В не столь далёкие времена за убийство могли дать пожизненное заключение, в то время как за кражу общественного имущества, особенно в крупных размерах, можно было и на крайнюю меру нарваться. А это к стенке, и баста. Громкие дела по хищениям широко освещались прессой, так сказать в назидание, чтобы другим не повадно было.

– А ты, сынок, прямо ловкач, – похвалила продавца Екатерина Егоровна, укладывая курицу на дно корзины и прикрывая овощами. – Вона как куру-то мне осмолил, я и до десяти сосчитать не успела.

Мужчина, вытаскивая из штанов папиросы «Шипка», растянулся в улыбке:

– Эх, мать, да я, кабы не дурак, учился бы сейчас, сто пудов, в нашенском физкультурном, – он мотнул головой в сторону, где был МОГИФК. – Я ведь бил когда-то рекорды по велосипедному спорту. У меня в пятнадцать лет уже был второй взрослый разряд, – он поднял вверх сигарету, давая понять, что его личные достижения заслуживают уважения.

– А чего же не поступил? – спросила повариха. Что за перспектива стоять день-деньской у прилавка, кричать и шутки на ветер разбрасывать? Профессии нет, работа – так, сегодня торгуешь, завтра товара нет, и лавочка прикрылась. Мало ли таких случаев?

За мужичка, занятого прикуриванием, вступилась старушка в светлом платочке на голове. Она пришла к нему за яйцами, но вообще-то и сама потихоньку приторговывала, когда чем. Сейчас у бабули на дне ведра лежали последние для сезона ранетки. Сладко-кислые яблоки особенно любили столичники и брали помногу на варенье. А вот живность бабуля не держала, годы были уже не те, чтобы ходить за теми же курами, а тем более поросёнком или коровой. Другое дело зелень и овощи-фрукты из сада. Это само себе растёт, есть не просит. Посадишь столько, сколько под силу обработать, продашь малёк на рынке, всё не лишняя копейка к пенсии. Да и вроде как при деле: постоишь на рынке до обеда, вот часики и протикали. Одной-то дома сидеть закиснешь.

Укладывая яйца в ведро, бабуля стала рассказывать поварихе про продавца, пока тот курил, неровно выдыхая дым.

– На мелкой краже он попался. Да, Коляша? Попался – посадили. А отсидел, какой тут институт? Туда и не сунулся.

– Зря, – покачала головой повариха.

– Думаешь? – удивилась старушка. Повариху из общежитской столовой она видела на рынке не раз. Ведь посёлок. Хоть лично бабы и не знакомы, многое друг про друга знают. – Ты ведь там, Катерина, работаешь? Правду ли говоришь?

Повариха, обиженная недоверием, принялась рассуждать, что для будущих тренеров важно разбираться в спорте. А то, что статейка у мужичка была, и отсидел он год, может, и не так страшно.

– Вот только по возрасту ты теперь уже неподходящий, – заключила она, остывая от своих же доводов, и даже выдохнула глубоко, так устала.

– Почему это? – оскорбился парень, бросив сигарету под прилавок и носком притушив окурок. – Мне всего тридцать один.

– Да иди ты!? – не поверила повариха.

– Точно. Тридцать годков не так давно отметил, – подтвердила старушка.

Парень пригладил волосы по центру головы, распрямился, стал совсем серьёзным:

– Вы, Катерина, отчества не знаю, зря меня со счетов списали. Я, ежели завтра за ум возьмусь, за полгода в форму войду. Пить, курить брошу.

– Да так ли, паря? – всё ещё не верила повариха, разглядывая теперь молодца пристальнее. Назвав его, как все тут друг друга звали, независимо от возраста или положения – «паря», она словно признала своего. И трудно было представить в нём кандидата в студенты, но в то же время на заочном ведь и не такие учатся. В столовой повидала повариха люда всякого: и лысеющих, и детьми обвешенных. А ведь учатся.

Парень, для которого неожиданная тема вдруг стала очень важной, принялся убеждать повариху, что на спор с ней к будущей весне будет «как огурец»: спортивный и презентабельный.

– Будет, – заверила старушка в платочке. – И спорить не надо. У них, Капустиных, род такой – упёртый. Что сказали, точно сделают. Я и мать его знала, и отца. Царствие им небесное. Рано померли, – бабуля перекрестилась, – одного Коляшу оставили. Вот он и пошёл вкривь-вкось. Да ещё попалась бы баба как баба, чтобы в руках держать. Так нет, женился на молодой шаболде, ни к чему не способной, кроме как пить да гулять. Через неё он и воровать начал. Ты, Катерина, если можешь с кем в институте слово замолвить, подмогни парнишке. Хороший он. Просто в начале жизни не повезло.