Елена Поддубская - Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 3: Учёба. Часть 1

Повариха от такой просьбы даже приосанилась; не так часто приходилось ей выступать в роли благодетельницы.

– А что? Почему нет, если он слово своё сдержит, – промолвила она, взглядом давая понять, что она хоть и кухарка, но ведь её сам ректор института об услугах просит.

– Сдержит, – опять уверила её старушка.

– Сдержу, – набычился продавец, даже сердясь, что ему не верят. Перед неожиданно проклюнувшейся надеждой вылезти из вечной нужды, он готов был на многое. После тюрьмы да без образования на путёвую работу не брали. И права была соседка в платочке: ни дома толкового, ни земли, ни хозяйства, ни хозяйки у Николая не было. Одному мужику ничего не нужно. Поработает на рынке, вечером водки стакан махнёт, заест, чем бог послал, да и ладно, прожили ещё один день.

– Я тоже своих знакомых студентиков поспрашиваю, – добавила от себя старушка. – Ходят ко мне такие славные ребятишки, зелень покупают, огурчики, помидорчики. Они, может, помочь не помогут, а совет дельный, глядишь да дадут.

На том женщины и расстались, заторопившись каждая по своим делам. Мужчина, осчастливленный обещаниям, весь остаток торгового дня работал на подъёме. А вечером, едва рассчитался с поставщиками, сдав непроданное и отсчитав свою выручку, побежал в спортивный магазин тут же, при базаре, посмотреть колёса для велосипеда. Некогда верный друг, он стоял уже много лет стоял в сарае без всякого внимания.

После осмотра у гинеколога, куда её заведующая отделением терапии сопроводила лично и без промедления, Николиной первоначально была назначена капельница с обезболивающими. Два часа спустя девушке стало легче. Иглы из неё вытащили, от шлангов отвязали, разрешили принять душ и даже пообещали принести обед. Помимо уколов пенициллина гинеколог предложила провести дополнительный курс поддерживающей терапии и назначила консультацию у эндокринолога. Он считался на Курской магом фитотерапии и предлагал больным лечение травами во всех его видах: от клизм до воздушных ванн с эфирными маслами. Такой подход заведующая терапией считала вычурным, в силу народных средств верила меньше, чем в аптекарские препараты, но результаты лечения были, поэтому эндокринолога решили подключить. Заполнив медицинскую карту с назначениями, заведующая терапией, опять же лично, отнесла её в приёмную главного врача. Таков был порядок: до проведения вечернего совещания Лев Николаевич просматривал медкарты всех вновь поступивших или только что оперированных больных. Ошибиться с диагнозом, предписанием или рекомендацией при их заполнении грозило бо-ольшим нагоняем от главного врача.

Санитарка отделения принесла Николиной больничные халат и тапочки. Своих у девушки не было, ведь в колхозе они нужны также, как паспорт. Впрочем, зная, что её мама предупреждена, Лена была уверена, что недолго ей красоваться по отделению в казённых одеждах. Всунув ноги в тапки, Лена тут же оценила их достоинство: хотя и разношенные, но зато такие широкие, что туда спокойно можно всунуть ногу в толстом махровом носке. Надев поверх трикотажной пижамы халат в красках пастели Клода Манэ, девушка направилась в душ.

В подвальном помещении сквозило изо всех дыр. Николина поплотнее запахнула халат. Она господам точно не завидовала: для туалета им приносили специальные посудины, а мылись вельможи в отдельно отведённых комнатах во встроенных или переносных ваннах. В диспансере в подвале находились одновременно и котельная, и душевая. Тут же нашли место библиотеке и архиву.

В душевой никого не было. С удовольствием намывшись, девушка подошла к запотевшему зеркалу.

– Красота! – заключила она, промокнув пальцем синяки под глазами. Пышные лёгкие волосы свисали до плечей как мокрая пенька. Пояс халата пришлось дважды обмотать вокруг талии, настолько он был длинным. Расправляя на груди сильно заглаженную складку, Николина отправилась в палату обедать. Она настолько проголодалась, что глотала, не разбирая вкуса. Вернувшись за грязной посудой, всё та же санитарка напомнила больной про запрет выходить на улицу. Там был парк, в котором кипела жизнь на костылях и уже без них. Забирая поднос, санитарка стала тереть тумбочку тряпкой.

– А если поймаем в туалете за куревом, то выпишем моментально, – пригрозила она, оглядывая тарелки, вымазанные хлебом дочиста. – Поняла?

– Не курю я. В библиотеку сгонять можно?

Санитарка, довольная подчинением, кивнула:

– Можно. Только неторопливым шагом. И хирургам на глаза не попадайся. Ух и злющие они у нас тут! Я пол мою? Мою. Он мокрый и скользкий? Понятное дело. Так чего в этот момент, когда он мокрый и скользкий, в палате лишние полчаса не полежать? – Санитарка ткнула подносом на окно, за которым гуляли, в том числе и соседки Лены по палате. – Вот эти, на костылях, если им приспичит, прутся по мокрому. Поскользнутся они, а виновата я. Тряпку плохо отжимаю. А как её ни отжимай, все равно скользко, потому как мокро. Согласна?

– Так точно! – съёрничала Николина, козырнув, и направилась к выходу. Иначе женщина, возраст которой из-за неухоженности определить было сложно, могла жужжать ещё долго.

В туалетной комнате через непокрашенный верхний квадрат окна двор был виден тоже. Убедившись, что санитарка с подносом исчезла в здании напротив, где была столовая, Николина пошла совсем не в библиотеку, а к центральной лестнице. Похоже, что паузой между послеобеденным сном и вечерними процедурами воспользовались абсолютно все, кто могли, так как в коридоре первого этажа не было ни души.

После УЗИ Кашиной объявили, что у неё не надрыв ахиллова сухожилия, а полный его разрыв. Как можно было порвать столь толстую ткань просто оступившись, оставило в глубоком раздумье не только рентгенолога. Дежурный врач Щукин, отправляя Иру в отделение хирургии, обрадовался, что оперировать девушку будет не он, а коллега Балакирев. Весть о том, что пациентку доставили на Курскую на вертолёте, заставляла задуматься, не станут ли теперь таскать к Маркову на ковёр всех подряд после каждой инъекции, прописанной новенькой в энное место? Балакирев в этом плане был гарантией непробиваемости. Работой и делом Алексей Александрович уже не раз доказал и свою компетентность, и даже исключительность; именно к нему просились на операции самые важные пациенты и особенно пациентки. «Своих дам» Балакирев не баловал, объяснялся с ними коротко, разговаривал только о том, что каждая в состоянии была понять, не позволяя ни выливать личные беды на себя, ни выуживать факты из жизни своей.

«„Сухарь“», – считали одни. «Душка», – млели другие. Однако при появлении хирурга переставали моргать, а заодно и дышать, и те и другие. Утреннего обхода врача женщины ждали с зари и вооружившись зеркалами и косметичками. Мужчины курили, кто курил, беспричинно шастали по коридорам, кто мог ходить. Характеристику состояния больной, определённую, как «состояние близкое к состоянию после близости», обещание, данное какому-то блатному, желавшему попасть именно на Курскую, что «хорошо лежать – не значит хорошо ходить», утверждение перед операцией по удалению мениска, что «все жизненно важные органы находятся выше колена», являлись лингвистическим достоянием диспансера.