Елена Поддубская - Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 3: Учёба. Часть 1

Не настаивая на других уточнениях, Балакирев молча проследовал за дубовую дверь, на которой висела табличка «Главный врач».

Ректор Орлов познакомился с женой в туберкулёзном диспансере. Оба ходили туда в юношестве на физиопроцедуры. Чахотка после войны была явлением нередким. Маленькая и щуплая, Валентина мало и плохо разговаривала, но, когда видела Ваню, улыбалась. Характер у неё был непростой, девушка дичилась, долго отказывалась прийти на первое свидание. Позже Орлов узнал, что воспитывалась девушка в детском доме. Обоих её родителей унесла война. Других родных в подмосковном Раменском, где жили оба подростка, у Валентины не было. Встречаться с Иваном они начали сразу, в те же четырнадцать. А в семнадцать лет, когда девушка окончила школу и нужно было уходить из детского дома и где-то жить, решили, что она переедет к Орловым. Иван потеснил брата Николая, уступив гостье свою спальню. Валентина была строгого воспитания, да и мать Орлова приветствовала её решение не жить с Иваном до свадьбы. Жиличку она приняла как дочь, о которой когда-то мечтала.

После школы Валентина, чтобы не жить за чужой счёт, вместо того чтобы пойти учиться стала работать оператором на почте. С трудоустройством по профессии, где требовалось только оконченное школьное образование, помог директор детского дома, ходатайствуя в Горкоме партии. В те годы, когда ещё помнили о лишениях войны, за судьбу каждого подростка, особенно сироты, боролись всем миром. Смекалистая и скорая, Валентина быстро освоила как принимать телеграммы и письма, паковать посылки, бандероли, проверять платёжки за квартирные и телефонные услуги, заказывать междугородние переговоры…

Поженились молодые в 1955 году, когда Иван вернулся из армии. В этот же год он поступил в Малаховский институт, отучился, остался работать в школе подготовки преподавателей, что была организована при МОГИФКе. Тогда-то они с женой и переехали в Малаховку. До этого продолжали жить с матерью и братом, но теперь уже в отдельной комнате. В те времена квартиры, где уживались два, а то и три поколения, редкостью не казались. К тому же женой Валентина была хорошей, снохой послушной и внимательной. Даже Николая, в отличие от брата вздорного и самолюбивого, Валентине удавалось усмирять и подчинять решениям семьи. Были в ней особый такт и напористость. Вроде бы пичужка на ветке, а как глянет своими огромными глазищами, как зажмёт в руке косу и брови сведёт не хуже Нонны Мордюковой, что сыграла в «Молодой гвардии» Ульяну Громову, так мурашки по коже; и сразу спорить не хочется.

В 1971 году, когда Орлов был назначен на пост ректора, ему выделили трёхкомнатную квартиру в зелёном двухэтажном доме. Жену Иван Иванович попросил уволиться. Долгие годы она продолжала ездить на работу в Раменское. В коллективе Валентину любили и жалели, когда она ушла с почты. Но она с радостью согласилась на роль домохозяйки и ни о чём другом, кроме как помогать мужу, не думала. Руководство вузом – это прежде всего административная волокита: письма, звонки, договоры по стажировкам студентов, поиск для этого новых партнёров. В коллективе тоже забот хватало: у кого больничный, у кого отпуск, кто в декрет ушёл, кто, наоборот, вышел из него. Все документы требовали проверок и личной подписи ректора. Дома его почти не бывало, отчего все дела по хозяйству вела Валентина. Справлялась, как могла, учитывая, что сама она, приближаясь к сорока годам стала постоянно болеть: загубленные в детстве желудок и поджелудочная железа постоянно давали о себе знать. Мечтая родить ребёнка, Валентина стала усиленно лечиться, села на гормоны, но кроме как лишним весом, ничем, в результате, не обзавелась. Отчаявшись, женщина состригла толстую косу, переобулась в обувь без каблуков, удлинила юбки, поблекла. Иван Иванович, замечая это, не раз предлагал супруге устроить её или в библиотеку, или секретарём на одну из кафедр. Конечно, жене нужен был какой-то стимул для выхода из дома. Но Валентина отказывалась. Перед бесшабашными студентами или представительными преподавателями она испытывала тревогу и даже панику. Не складывались у неё отношения и с соседями по дому. Понимая, что не умеет говорить, как нужно, женщина зажималась. Бражник и Бережной относились к жене ректора скорее почтительно, да и с Галиной Петровной подружиться не удавалось. И если Ивану Ивановичу было куда тратить свои отеческие чувства, то Валентина от такого добровольного затворничества постепенно превратилась в дикарку, какой была в детстве. При этом она никогда никому не жаловалась, с соседями была приветливой и не зазнавалась.

Глядя на часы, Иван Иванович прикидывал успеет ли он сварить бульон и накормить жену до четырёх. К этому часу ректору необходимо было вернуться в свой кабинет, так как он ждал звонка от хирурга из Бурденко. Едва открыв входную дверь в дом, ещё внизу Орлов почувствовал вкусный аромат бульона. Спутать его нельзя было ни с каким другим. Запах этого навара мужчина помнил с детства, когда в голодные послевоенные годы разжившись кожей и костями от курицы мать варила их ему с братом. Это богатство, что оставалось после приготовления рулета из курятины с грибами, продавал по знакомству повар из ресторана. А когда к этим «отбросам» добавлялись и потрохи, в семье был праздник. Мать усаживала мальчишек за стол и, зачерпнув в кастрюле одну из сваренных частей, спрашивала: «Это кому?». Пацаны по очереди оглашали всех, ревниво следя, как вываливается в тарелку содержимое половника. Сглатывали слюну, провожая бесследно шейку, доставшуюся бабушке, а потом печёнку, что выпала матери. Садились есть свои порции, в которые, как назло, кроме шкуры и косточек ничего не попадалось. Но переносили это по-мужски, сопя носами и стараясь не глядеть по сторонам. Вымакав последние капли, они вздыхали и шли на кухню за тарелкой, в которую собирали вываренные и обглоданные кости для дворового пса Махони – беспородного мохнатого друга всей детворы их восьмиквартирного дома. И почти тут же их застигал оклик матери или бабушки.

– Эй, пацанва, а кто доедать будет?

Мальчишки, уже зная эту игру, неслись обратно к столу и обнаруживали каждый в своей тарелке по той части от птицы, что досталась при разделе взрослым.

– Это не наше, – пытались они отнекиваться, а слюна уже бежала по губам.

– Ваше, раз в ваших тарелках, – сурово возражала бабушка. Её улыбки мальчишки не видели с тех пор, как погиб на фронте единственный её сын, их отец. – Ешьте, сорванцы, да бегите утихомирить вашего дворнягу, – кивала старушка на окно. Там скулёжным соло выступал Махоня, учуявший запах курятины ещё до того, как её сварили и съели, и ждущий своего собачьего счастья.