Светлана Макаренко-Астрикова - Перстень сирены, или Как убить ангела. Петербургский роман-метафора

– « Полюстровская» 19 19 Марка популярной минеральной воды в Санкт – Петербурге. Открыта еще при Петре I в районе местечка Полюстрово. Автор. . Выдохлась только. Холодная, смотрите.

– Ланочка, вот выпей! Давай, снимем шарф? Вот так. Не спеши. Я здесь. Я помогу.

Шарф заляпан рвотой, кровью. Капитан отводит глаза, потом вдруг резко поднимает руку к козырьку, и подмигивая Лане, скороговоркой выпаливает:

– Сверните в переулок, направо. Так короче. Сейчас пробки, а там можно проехать. Навигатор есть? Включите. Не сдавайтесь. Он Вас любит. Остальное – семечки. Знаю по себе.– Капитан опять подмигивает, и тут я вижу, что глаза – смеются. Они умеют смеяться? Здорово!

– Спасибо! – Нежно бормочет фей, резко набрав воздуху в грудь. И машина рвет с места в нежно – серую пелену, вдаль от того места, где сейчас неслышно рыча прирученным псом со вздыбленной шерстью в снежных комьях и колкости, сидела, цепко и упруго, смерть.. У нее бездонные, темные глаза и в них кипящее серебро, шуга наледь еще не замершего залива, Невы, стянутой гранитными браслетами набережных и мостов… Мы пролетаем переулок и еще часть автострады как стремительный экспресс. У подъезда маячит фигура в распахнутом пальто. Мишкины вихры, смешки, сигарета, вода от “ Аrmani», небритость щек, к которым тотчас приникает фей.

– Миша, зачем на холоде? Без шапки… Простынешь ведь!

– Встречаем – с, my lady! 20 20 Здесь в значении – госпожа, властительница. (англ.) автор – Мишка насмешливо гнет бровь. Рука незаметно и бережно охватывает ее локоть.

– Привет… Чего так долго, королева? Опять белье в бутике выбирала два часа? Или духи? Ну, ну. Капризы Вашей милости составляют наше счастье! – Губы Ворохова легко скользят по синим прожилкам ее запястья, взгляд тотчас улавливает хрупкую беззащитность тонкой шеи и устремляется к кому шарфа в кровавых пятнах в моей руке. Говорить взглядом – давно усвоенный нами стиль и манера. Без точек, запятых. Пауз и тире.

У двери парадного спокойно стоит Анюта в лисьей ротонде, накинутой поверх строгого, серого с переливами костюма. Полудлинная юбка, шлица, брошь – запонка, в виде фрегата в лацкане. Должно быть, недавно – с лекции. Мимоходом касаюсь губами виска. Стучит пульс. И у нее – пульс… Черт! Жизнь. Вся наша жизнь – ритм пульса.

– Грэг, что? Что сказали? Долго Вы.. Очередь? Что?

– Ничего. Гемоглобин – статик – 70. Выше нельзя… У нее рвота в машине. Скажи Мишке, салон..

– Потом. Ерунда. Вымоет. – Аня чуть склоняет голову к двери парадного, распахивая ее шире и не обращая внимания на сигналы домофона. – Ланочка, тихонько, ради Христа! Миша, держи. Тут лед.

…Но Лана словно бы и не слышит последних слов. Зябко поводя плечами, пританцовывая, летит к лифту, и едва отворяются двери, вбегает в холл, навстречу белому облаку в синем вязаном платьице – матроске, с корабликами на вороте и карманах.

– Мама, мамуся приехала! Мамочка моя… А я тебя жду – уу. Весь альбом уже кончился, и Тотоша чай выпил, а тебя нет все, пробки, да? – Детские мягкие ручки обвивают Ланочкину шею.

Томительно пахнет в холле леденцами, свежим апельсином и почему то странно – малиной. Свежей малиной.

– Детка моя, солнышко. Скучала без меня, да? Ласточка, бантик какой у тебя! Очень красиво. Ручки мой, сейчас обедать пойдем же, да? Ой, что это, Аня? Какие розы! – серебряно томительный голос Ланушки катится капельками дрожащей воды по глубинам белого, снежного, зеркального холла.

…В гостиной, на низком кофейном столике – роскошная хрустальная ваза – широкая, с острыми гранями, будто застывший куб льда, с семью пышными цветками, упавшими из Эдема, раскрывшими лепестки – пунцово – бархатные, мягкие, будто бы – рот для поцелуя. – Кто же нам это диво принес? Миша, ты? – ахает нежно фей, всплеснув руками.

– Нет. Посыльный. – Анюта откидывает локон к плечу с фрегатом на лацкане. – Карточка. Какая – то Лис – са Лансарова. Или Алиса.. Не помню. Еще – рисунок или фото. Миша смотрел, сказал: «Улет». Да, Миш? Он в паспарту, на столе, там.. Я и тронуть боялась..

– Черт, Ланка.. Офигенный снимок.. И когда он успел снять тебя? Где? Как? На балконе, в профиль… Плечо, щека, свет – отпад вообще.. Светотень, как у Веласкеса или Плотникова, 21 21 Плотников Валерий Федорович (род в 1943 году) – знаменитый российский фотохудожник. Автор снимков Владимира Высоцкого и Марины Влади, Анастасии Вертинской, Любови Аллы Демидовой, Л. Полищук, Бориса Эйфмана, Юрия Левитанского. Автор. помнишь. было? – Мишка довольно морщится, цокает языком.

– Ты еще скажи, у Рубенса! – Насмешливо тяну я, поднимая бровь к верху. Подходим к столику. Снимок в черно – белой гамме. Стильное паспарту…

Фейная, мягкая линия плеча, овал щеки. Ретро в холоде двух цветов, пронзительным «гарбовским» росчерком, взлет ресниц, их тень… Мой фей. В бессмертном миге, в стремительном, стильном, остром клише, вдавленном в снимок: Росчерк без парафа. Параф это нечеткий абрис, пороша снежной пыли над спящим заливом и стрелой гранитного берега вдали… Да, это – не Рубенс. Это всего лишь «А. ЭкслерЪ». Наш сосед по площадке. По сегодняшней жизни. Той жизни, которая все еще – не принята нами. До конца. До вздоха. Или – выдоха?…

Из отзывов:

…«Нет никаких слов, чтобы описать впечатление, все сравнения и образы бледны.

Нужно время, чтобы улеглась в душе эта загадочная метель, необычное настроение после прочтения.

Спасибо, Светлана!».

Кама. Калифорния. США.

..». Когда ее выдумывали боги». О, господи… Она лежит в ванне, а я – боюсь дышать… Так, осторожно – неслышные шаги пантеры. Иду в кабинет, где тоже все в бело – салатовых тонах. Эзра Паунд.. Корешок еще пахнет типографией, краской, подобием шрифта. «Нью – Ромен» … Что они в нем находят? Присаживаюсь на диван. Кожа, скрип. Одна сигара, срезаю кончик.. Эх, спросить бы у Сергеева о сигаре, но сейчас дымный вечер, и он не добрался еще, должно быть, с Университетской до своего переулка Декабристов… Выставка какая то странная.. Алекс в огромных, дымчато – синих очках, узкая, квадратная оправа, светлый, до резкости – полу – фрак, и галстук в полоску, такую, что рябит в глазах. Не галифе, как модно сейчас, обыкновенные брюки, но карманы – срезаны. Крохотная деталь, горчичного цвета шарф – кашне, длинной петлей, которую он иногда нервно дергает, как будто хочет сбросить с шеи.

– Удава на шее несет. – Горячо шепчет мне в шейный завиток фей – Питона. Как будто… – и тотчас отворачивается, ее взгляд прикован уже к другому, другим… В лиловом тюрбане и стильном платье, в виде туники, с разрезным, чуть мешкообразным, рукавом – Демирова Изломанный мундштук в пальцах с панцирем изумрудно – голубоватой бирюзы. Аня в горностае – искусственно – облагороженном ее искусной рукой, с капризным завитком в стиле модерн, правое плечо серебристо – серого, туманного хитона – капризно манит Мишкины губы, он же – как искуситель – змий – все время рядом. Иногда, отходя покурить, ловит меня за рукав: