Светлана Макаренко-Астрикова - Перстень сирены, или Как убить ангела. Петербургский роман-метафора

***

«Почему же это Лана решила, что он ее мучает? Бред какой то!» – Я стою у шкафа – бюро с гравюрами Дюрера и Кипренского. Демирова задумчиво барабанит пальцами по низкому диванному валику, щурится, вглядываясь в кипу снимков и пожелтевших старых газет на полу, Ланушка, зябко нахохлившись, пьет кофе из крохотной чашки палевого, осеннего кузнецовского сервиза, с кленовыми листьями «под Лалика»…

Дома у Демировой – аристократически строгий дух, царство антиквариата, мебель александровской эпохи от Гамбса, фарфор, японские духи, книги на французском, Дюрер, Доре.

Алла Леонидовна ловит мой внимательный взгляд и устало роняет, делая плавный взмах кистью вокруг головы:

– Все не мое. Не мое. Покойный муж.. Я люблю минимализм во всем, но никак не могу его достичь… Когда была в Японии, на гастролях, то ходила в гости к одному из профессоров искусства. Сидели на жестких валиках – подушках, пили японский чай, не сакэ, с лепестками сакуры.. Я спросила у него о плодах, он так удивился – у них сакуру не едят, это почти священное дерево, но его жена мне дала попробовать, в их саду огромное розовое просто было облако.. Нежнейшее. Дух захватило. А плод – маленькая ягодка. С косточкой. И вкус – айва с хиной. Очень вяжущий… как то так… Демирова, трогательно морщится, ее гримаса веселит и нас -. Потом мне уже после одного десятка спектаклей в Токио мне принесли подарок – горшок, вазон с ветвью сакуры.. От этого самого профессора. Так его потрясла моя игра, что он решил подарить мне деревце… Долго стояло у меня в спальне, потом, по недосмотру, попало на балкон, замерзло. Замерло. Я потом долго не могла играть.. Так вот, к чему я это все? – Она распускает в воздухе щепоть пальцев.. Сакура для меня как воплощение души, трепетности, мимолетности и от сознания мимолетности есть во мне тяга к минимализму, может быть.. – Демирова пожимает плечами.– Не знаю. – Она едва слышно выдыхает и давит ладонями на газетные листы, склоняется к ним, трет виски:

– А – аа, отыскалось! Смотрите, Михаил, Георгий вот это, наверное, да? Она негромко, но ясно и твердо, отделяя каждый звук и слог, читает с листа, прижимая ладони к вискам:

«На прошлой неделе в Международном Доме Фотографии собравшаяся на новый вернисаж взыскательная публика была эпатирована очередным фотовызовом Алекса Экслера под названием « Пульс на грани» – подростки, юноши, девушки – были запечатлены в момент самоубийства. Спор разгорелся вокруг того, постановочны ли сами фотографии и этичен ли момент публичности столь трудной теме, не провокационен ли он? На все вопросы, обращенные к автору, Алекс Экслер со скептической усмешкой заметил лишь, что не считает себя приверженцем салонно – винтажной фотографии, с закругленными углами. Острота социальных тем ему нравится больше. Кроме того, сказал фотохудожник, – он горд и тем, что с помощью своих снимков ему удается не только « встряхивать» общество, но иногда и спасать чью то конкретную жизнь».

Петергоф. Аллеи нижнего парка. Фотоэтюд из коллекции автора.

– Герой, одним словом! – Алла Леонидовна усмехается одними углами губ, и вдруг с шумом выпускает из легких воздух, словно надев на лицо маску гневной Эринии. – Припоминаю, что то о нем писала и «Фигаро», есть у меня где – то… Мама собирала все, что касалось театральных рецензий. Пару раз он снимал меня, была фотоверсия для театра: «Зимняя леди», перед «Бурей» Шекспира.

Но мне, почему то, сразу не понравилось, как именно он снимает. Словно удав смотрит на свою жертву, знаете. Давит. Немигающий взгляд и хищная такая манера, движения со скрытым пылом страстей, гневность затаенная, вспышками, как пламя. Опасно очень, может обжечь. Дотла сжечь. Экспансивная натура, прячущая эмоции. Он их тщательно контролирует… Как офицер рейха, знаете, – Алла Леонидовна откидывает волосы со лба, встает прямо, слегка потягиваясь, привстав на носках. Свободная туника зеленого цвета, черные брюки, замша туфель. Рукав гармонирует с червленно – муравной бирюзой на указательном пальце правой руки.. Образ законченный.

– Пойду, кофе свежий заварю. Не поможете, Георгий? – Светло щурясь, подмигивает мне, выходит из комнаты, на ходу роняя в ладошку Ланочки прохладу бирюзы, и чуть касаясь пальцами ее головы.

– Не скучайте. Примерьте пока. Это подарок. Моего покойного друга. Художник был прекрасный. Театральный декоратор. Собирал коллекцию дивную совершенно, простую на вид – фигурки из шишек. Жена Танечка его к этой коллекции ревновала, до смешного. А у него весь кабинет смолой пропах…

Мы с мужем приходили к ним и как будто в лес попадали сразу…

– Многое теперь позади.. Только снится. И аромат тоже снится, представляете? Я поэтому часто в лес уезжаю, под Сестрорецк, в Комарово. От тоски как можно подалее.. так вот убегаю.. Бегу.. —

– -Алла Леонидовна, что Вы, какая тоска – пред Вами и с Вами, помилуйте! – басит хрипло и чуть недоуменно Мишка.

– Скоро новая премьера в театре. Опять шум, опять любопытство. Новая трактовка.

– Да, – рука в зеленом переливе муара свободно скользит по косяку. – «Крик» – интересная пьеса, мы ее репетировали с Володей Тоцким еще в линиях Витеза, а как теперь получится, кто может угадать? Я вот ищу, кому бы передать архив, фото и все.. Вы возьмете?

– Для выставки? – Я делаю вид, что не совсем понял ход мыслей Демировой. Неизбежно печальный, но естественный. – С удовольствием, Алла Леонидовна.

– О, нет. Насовсем.– Улыбается Демирова и лицо ее светится неожиданно, как китайский фонарик, домик, изнутри. – Ну что Вы бровь гнете, что? Мне ведь уже под ****десят, вышвырнут все после похорон на какую нибудь свалку или купит вот такой меценат, эсэсовец, как Экслер, и будет в строчках искать портрет любовника, нескромные признания, запах скандала какого то.. Прелести посмертной памяти, нет ничего отвратительнее этого, как говорила Раневская, помните, да?

По столовой в сдержанной черно – белой гамме ароматным облаком плывет запах арабики, смешанной с корицей, густой пряный, сильный, перебивающий тонкий аромат антоновки: запах лета, травы, шафрана.. Тонко нарезанный белый батон, капли меда.

– Лана, а Вы бы не хотели написать книгу о Вертинском? Или -роман? У меня есть его письма к Алексею Козловскому, воспоминания о Холодной об эмиграции в Шанхае.? Не попробуете? Ваш летящий почерк, стиль, манера… Ваша стремительность… Это его образу как раз подходит, да! – Актриса словно что то утверждает. Категорично.

Дворцовая площадь с высоты птичьего полета. Фото из коллекции сервиса «Яндекс».