Григорий Цуриков - Находка, что изменила жизнь

Я тогда обрадовался, и закричал:

– Папа, мама у вас будет внук.

Отец забыл видимо, что он старый и в момент оказался возле Люды, и закружил её на руках. Через пол часа пришли соседи, те, что родители её и брат Люды. И конечно, мы это дело отметили, очень отметили, да так что я половины отмеченного и не помню. Но Люда не пила. А после нового года я снова отправился на отцовский, а ныне свой участок за рухлядью. Рухлядью называют пушнину. В конце сезона, в марте у меня из строя вышла рация. Единственное средство связи. Тогда я подумал, что это ерунда, мол мелочь. Но, тогда я и не подозревал о том, что в скорее произойдёт. Я забрал рацию и отправился домой. Лёд был крепкий, и дорога до дома оказалась простой. Дома меня не ждали, но всё равно были рады.

– А ты чего нас не предупредил? – спросил папа.

– Пап, рация сломалась.

– Ерунда, новую купим.

Жена была на шестом месяце и уже было заметно пузико, красивое. Ночью меня пузико, даже пинало. Через несколько дней я поехал на участок, запасать дрова в охотничьи домики и до десятого апреля был там. По приезду, по тому гребённому приезду я узнал, что всё, абсолютно всё что было мне дорого в этом мире, всех кого я любил, погибли. Кто мне сообщил не помню. Помню одно только, слова, страшные слова.

– Дим, тут такое дело. Люде стало плохо, твой отец завел газик, посадил Люду, мать и поехал по зимнику в город. Где-то в километрах тридцати от станка машина провалилась под лёд.

Я подумал, что шутят, злобно шутят. Но, увидев лица я, понял это не шутка. Тогда я не помню, что было со мной, по-моему, я упал на колени и выл, выл как тот раненый зверь. Как и что было не помню. Родные уже неделю как были зарыты в земле, а я не знал. Не знал, что тот кто воспитал во мне охотника, тот кто научил меня всем премудростям мужской судьбы, тот кто учил меня рыбачить, тот кто сделал из меня мужчину, его больше нет. Нет и той, что дала мне жизнь, той, что посетила и воспитывала меня, что не спала ночами, когда я болел, та, что со слезами на глазах провожала в армию меня и со слезами же встречала, что рада была больше меня, когда Людмила про ребенка сообщила. И нет той, что ждала нашего ребенка, той, что сама набралась смелости, и сама сделала шаг на встречу ко мне и моей любви. О боже объясни за что? За что ты не на видишь меня? Чем я прогневал тебя? Почему все, что было дорого сердцу моему, погибли. За что? Я помню лишь мимолётные мгновения, и то не помню в тот день были те мгновение или в другой. Помню мгновение как я на могилах, ка коленях стою и в истерике что-то кричу. Помню момент как я горькую пью, опять могилы и опять горькая. Помню с кем-то подрался и снова горькая. Я бухал, беспробудно бухал, бухал и ещё раз бухал. Время с апреля по октябрь выпало из реальности. Я помню только горькую, могилы на которых я очень часто был и дом, который запустел в одиночестве. Если бы не тесть с тёщей, я наверное бы и скотину, да и собак бы потерял. Они бы сдохли от голода, да и сам бы я сдох скорее всего. А в начале октября Семён брат Люды вывел меня на берег реки и хорошо отметелил, затем покупал мордой в Енисее, а потом спросил:

– Ты урод. Ты блядь думаешь, Люда хотела бы, чтоб ты так жил? Ты думаешь ты один страдаешь? Или ты думаешь, мать с отцом твои мечтали, чтоб их сын в алконавта превратился, после их смерти? Ты бы на их мести, был бы рад, если они начали спивается, а? Так как ты, ты бы хотел, чтоб они спивались потеряй они тебя, а не ты их? Так что?

Я не смог ему ответить, слезы были тогда ответом. Я рыдал, Семён рыдал со мной.

– Ты блядь, думаешь ты один? Ты один? Нет мы тоже страдаем. Знаешь как мать убивалась горем?

Я не чего не мог сказать.

– Ты хоть помнишь, как папа тебя с петли снял?

Я отрицательно покачал головой.

– Ты думаешь, Люда хотела бы чтоб ты умер?

– А для чего мне жить? – я выдавил из себя.

– Живи за них. Живи для них. Исполни их мечты. Ты жив, живи храня память о них.

Он обнял меня как брата, я чувствовал, что ему не многим то легче чем мне.

– Спасибо. – все что я смог выдавить сквозь слезы и боль.

В тот день он утащил меня в баню и больше я не бухал. Было дней пять жуткого похмелья. Семён помог мне подготовится к промыслу, помог закупить продукты и топливо. Тесть с тещей пообещали за скотиной присмотреть. Часть скотины забил в уплату за ее прокорм и за продукты. Семён пообещал топить дом, пока я буду на промысле. Я был благодарен Семёну, именно он вернул меня к жизни. Именно он смог донести до меня мысль о том, что на их месте не за что бы не пожелал, что кто-то из них сдался. И, главное, до какой степени я спился, если не помнил, как в петлю залезть пытался. Но как бы это не было странно, с того момента как я перестал бухать, я все чаще думаю о смерти, и все больше думаю о том, как не смог простится с родными. А ещё, я очень много думал есть ли бог, а если есть, то, чем мы его прогневали. Ладно я, отец и мать, ладно Люда, но в чем вина ещё не родившегося ребенка? Почему все так случилось? Почему рация сломалась именно перед этим? Не уж то, для того, чтоб я не мог с ними простится? Ведь будь у меня рация, я бы был на похоронах. Да, кстати, на этот сезон я тоже без рации. Но, собственно говоря, отсутствие рации теперь не беда.

Четырнадцатого октября пошли дожди, а восемнадцатого я и другие промысловики погрузились на плоскодонку, выпили по рюмке. Я воздержался и меня все правильно поняли, а за тем тронулись в путь. Со мной была моя Люська и папина Пуля, его любимая лайка. Она отличная соболятница. За четверо суток я добрался до места зимнего хранения лодки, разгрузил её и тронулся на снегоходе в путь, к главному домику. От берега притока Енисея было около семи километров. И тут вновь я осознал, что бог меня за что-то возненавидел. Примерно, полтора километра не доезжая снегоход показал кулак дружбы. Это когда в двигателе что-то заклинило, так что из него кусок отрывается, и какая-то хрень торчит. Из него торчал шатун. Когда он застучал, за грохотал, я думал, что обосрусь, но вроде не испортил штаны. Пришлось мне превращаться в лошадку или если быть точнее в ишака, потому что такой же тупой. Вот, значит подтаскиваю мы с собаками снегоход на веревке, а за ним нарты к домику, а там картина маслом. Мишка бывал сразу видно. Окно из пленки выставил, бочку разодрал, да и так на пакостил. Подобное тут не редкость и это за неприятности считать глупо. А вот снегоход – это отвратительно. Благо все продукты и вещи на основном доме, и я не чего не успел не куда увезти. Так хоть все припасы в одном доме, а то промеж домов около пятидесяти километров и за день через чур много для пешего. Придется в этом году не ходить на круг, а жить тем, что с основного дома достанется, только надо дров заготовить. Да вот и бревно, как раз на дрова пойдет, что недалеко от дома лежит.