Агния Аксаковская - Ли Лу Би. Вторая книга об Александре, Лусинде и Беатрикс

– Это что, все беременные женщины такие злобные и мстительные?

Последовало усердное щекотание. Беатрикс, корчась от хихиканья, едва промямлила:

– Перестань! По-твоему, я это говорю только потому, что у меня склонность к нравоучениям?

– Не знаю, но вид у тебя очень нравоучительный.

Беатрикс проговорила с серьёзным лицом:

– Живот, знаешь, какая тяжёлая штука.

Взгляды искоса завершились сдвоенным взрывом хохота. Беатрикс, пытаясь сдвинуть золотые в полдневных лучах бровки, попрекнула:

– Лисси, как тебе не совестно. Ты ухитряешься заставить людей смеяться, когда это совсем не к месту. Вот, честное слово, есть и такие вещи, над которыми нельзя смеяться.

– Ты имеешь в виду, что ты потеряла того, первого, младенца?

Беатрикс, кажется, кивнула, а, может, и нет.

– А почему, – громко сдержав позевыванье, молвила Лис, – почему ты не скажешь, что я каждую секунду должна помнить, что это я убила твоего малыша?

Беатрикс резко ответила:

– Потому, что это – неправда. И мы обе знаем, что у меня даже мысли такой – и нет, и не было. … Лисси, – жарким шёпотом продолжала она, – я много думала об этом, но ты свидетель, что я не впала в отчаяние. Сначала я винила несчастную девушку, которая пыталась покончить с собой в ту ночь. Ведь она, оказывается, была совсем рядом. Но это не то. Она не виновата. Я тебе сейчас кое-что скажу. Я никому этого не говорила. И Рене, да, и ему. Виноват, знаешь, кто?

– Моя сценка. – Беатрикс почти прошипела эти слова, как отрицательный герой, да ещё оглянулась через открытое порозовевшее к июлю плечико.

– Когда ты пошла на поправку, я почувствовала та-акое счастье, что у меня случился, ну как это? – Поморщилась писательница. – Что-то вроде приступа. Я начала записывать со страшной скоростью, бросив тебя на Рене и Лусинду. Помнишь, я не заходила к тебе Три Дня и Три Ночи?

Александра смотрела на солнышко, лишь слегка прикрыв тяжёлые веки.

– Я так и думала, что там что-то в этом роде. – Без особой почтительности буркнула солнцепоклонница.

Беатрикс сказала задумчиво:

– Видимо, за эти трое суток я разорвала связь между душой ребёнка и моей. Когда я ухаживала за тобой, этого не происходило, я люблю тебя, как себя, как Лусинду, как Рене, хотя всех по-разному. Ухаживать за тобой – всё равно, что за собой. Это не мешало мне всё время думать о малыше. Но эта чёртова сценка!.. Она поглотила всю меня целиком – мне всё стало безразлично, кроме того, что происходило там, снаружи, куда я вышла. И я сама, и все мои друзья стали мне казаться привидениями. И я забыла о ребёнке. Представляешь? Напрочь.

…Бэт очнулась только на четвёртое утро, увидела, что сценка записана, вокруг лежат целые горы бумаги и тут только вспомнила , что за эти дни ни разу не ощутила того, о чём рассказывала только Рене. Это очень странное и приятное ощущение…

А тут она чувствовала только, что внутри всё тихо и пусто. Беатрикс с тревогой позвала ребёнка. В ответ – молчание, хотя Бэт знала, что он – жив. Склонная к панике Беатрикс подумала, что натворила что-то ужасное… ей стало страшно, но стыда она не испытывала. Нет, не испытывала.

Беатрикс не решилась сказать об этом Рене, но Лусинда, которая принесла завтрак, явно что-то «словила». Брюнетка уже была в деловом костюме, нечто вроде изысканных боевых лат, и торопилась – она же вечно торопится.

Ну, госпожа писательница, сказала она, – вы тут совсем запаршивели. Шмякнула перед Беатрикс поднос, но до этого бережно отодвинула весьма неопрятного вида рукопись. Сообщила, что с Александрой совсем хорошо, и она норовит встать с постели, а Рене собирается привязать её за ногу. И тут Лушка вгляделась и хотела что-то спросить, но сдержалась, поцеловала и только на пороге очень небрежно бросила – Как наш чемоданчик?

Беатрикс пробормотала, чтобы отвязаться, что-то бодрое. Лу прищурилась… и тут ворвался Рене с криком, что он не смог удержать «нашу бедняжечку», и она удрала в пижамке.

– Тотчас из окна послышался твой голос, будто ты с кем-то разговариваешь, я поняла, что ты нарочно прищемила нос, чтобы гнусавить. Что? Мемориальную доску? Вешайте её вот сюда. Нет, левее. Левее… Нутес, что у нас здесь? …Беатрикс Керадрё, умерла в возрасте двадцати одного года оттого, что проглотила шариковую ручку.

Александра поправила:

– Вовсе не так. … Оттого, что на неё упали со шкафа её сценки.

Она усмехнулась, припоминая.

Её позабавило, когда все они с выпученными глазами сгрудились у окна, причём Рене от волнения ел без передышки с тарелочки размороженную вишню и совал обеим девицам в рот по очереди совершенно машинально. Он опомнился только когда Лусинда, которой он испачкал её белый галстучек, укусила его за палец.

– Но я не заметила в тебе ничего такого, Бэт.

– Ещё бы. В это мгновение я была абсолютно поглощена твоим видком. – Развеселилась Беатрикс. – В пижаме с лошадками из приданого Рене, лохматая и мрачная, и всё-таки такая красивая, как исхудавший падший Ангел. Ты закричала, что тебе осточертела эта пижама и ты сейчас же её сымешь к такому-то жеребцу.

Рене покраснел, – объективно. Кровь волнишкой прошла под его нежной кожей и подобралась к корням светлых волос. Потупив соломенные ресницы и потирая тяжёлый подбородок, он принялся умолять Александру этого не делать.

Он лепетал басом, что Лисси простудится и это будет на его совести. К великой радости жены и свояченицы он просто не мог поднять глаза.

Александра встретилась взглядом с обеими девицами и притворилась, что непременно избавится от ненавистного одеяния. Она сделала знак негодным девкам, чтобы попридержали Ренюшку.

Бэт и Лу вцепились в него мёртвой хваткой и быстро повесили ему на каждое ухо по парочке вишен, а когда он в отчаянии попытался зажмуриться, стали безжалостно расколупывать ему глазки. И он вдруг тихо сказал – не открывая глаз – Лисси! Как я счастлив, что ты выздоровела. Можешь снять её, если хочешь, только тапочки не снимай, асфальт ещё холодный.

Они все разом засмеялись, даже Рене – тот с некоторым отчаянием.

А ночью случилось это.

Они засели обмыть выздоровление Лис только в девятом часу, потому что сначала ждали Рене из лаборатории, а потом Лусинду – неизвестно откуда. Развлеклись, как следует, потерзали Рене и разошлись по комнатам. А через час Александра услышала – Рене, как бешеный промчался по коридору, она как раз начала засыпать и успела увидеть во сне его рожу с вишенками.

Александра тут же во сне поняла, что произошло. Она сорвалась с постели и выскочила и, впрямь, без пижамы, которую всё-таки сняла по случаю первого июля и выздоровления. И наткнулась, по счастью, не на Рене, а на Лусинду, которая мчалась с валерьянкой в одной руке и кипой полотенец – в другой. Лис успела взять у неё полотенца и, разумеется, наступила на Сарказма, который беззвучно и преданно следовал за Лусиндой, вернее, за валерьянкой.