Агния Аксаковская - Ли Лу Би. Книга о трёх девушках

Бэт эти три года тоже пошли на пользу. Нахалюга Лис недавно довела бедняжку до слёз, заявив, что раньше платьица сидели на старушке Би, как на барабане, зато теперь она уже больше похожа на виолончель. Не обращай на неё внимания. Ты что, Лисси нашу не знаешь? – Сказала добрая Лу.

Но что правда, то правда – Бэт чрезвычайно постройнела (хотя по-прежнему осталась румяной и круглощёкой.)

Александра – та ещё выросла, хотя дальше уже некуда, – сухо высказалась Бэт (сама она до сих пор не догнала Лу). Лу считала, что Александра великолепно сложена, но что походка у неё мужеподобная и вдобавок безобразная осанка. Базарная Венера, – заметила начитанная Лу.

У Бэт фигурка ужасно миленькая, таково искреннее мнение Лу, но походка тоже нуждалась в исправлении – Бэт семенила.

Полное имя Лу (или Лушки, как, любя, называла её Бэт), конечно же, Лусинда. А вот Бэт, Бэти, Би, Трик и Трикси, а также Бишка и Тришка суть не что иное, как сокращения от Беатрикс.

Александра – длинное и непростое имя, не всем легко его произносить, и потому подружки частенько именуют белокурую великаншу попросту Лисси, Лис, а то и ограничиваются необременительным Ли.

Как ни назови, все три воспитанницы старого герцога – то, что мужчины с небольшим словарным запасом называют «отпад» и «ну, такие…». Я же, на всякий случай, уточню – они очень-очень хорошенькие.

Вот об этих красивых и неглупых девочках и пойдёт рассказ. Вернее, о тех событиях, началом которых можно считать скучный серый вечер в самом конце ноября…

Глава первая,

в которой Александра делает вид, что читает,

а Жоэль уверяет, что нашёл нужного человека.

Пружина событий, дама с характером, пока преспокойно медитировала в небольшой комнатке, отделённой аркой и довольно пыльной портьерой от бальной залы. Там, за портьерой – как сказал бы Великий Человек, – Блеск, Шум и Чад. (Король Джироламо, этот симпатяга, называл подобные мероприятия организованным свинством в моём курятнике, но он известный бешкетник и озорник, свой человек. Впрочем, подождём.) Это – там, за портьерой.

…Здесь?

Здесь – темновато, тихо, скучновато. В общем, хотелось туда. Большое окно смутно светилось. Непонятно, что мешало ему раствориться в сумерках – то ли отблески распутных огней из-за портьеры, а, может, и Луна, которая, конечно же, где-то там есть в мокром (бр-р) чёрном переплетении ветвей. (Опустевший осенний сад в окне огромен и наводил тоску.)

Александра скрючилась в кресле (это ей непросто) и делала вид, что читает большую книгу.

Девятнадцатилетняя богатырша с льняными косищами (перекинутые через высокие резные ручки, они свесились до пола) – произвела бы неслабое впечатление на вошедшего, но сюда никто пока не вошёл.

Лисси (ну, разумеется) кусала ногти, губы, и то и дело поглядывала в окно.

Вскочила (будто увидела то, что ей нужно), с досадой подхватила захлопнувшуюся книгу, треснула книгой по бедру.

Гримасничала (а это Лисси умеет, хоть Бэт спросите).

(Впрочем, в тот унылый ноябрьский вечер рожи, которые она корчила, были вовсе не смешны.)

Села на самый краешек кресла (ещё немного – и шлёпнулась бы мимо).

Встала, медленно прошлась, обмерив комнатёнку-западню широкими шагами, и заметалась, беспардонно похлопывая себя книгой.

Тяжёлые портьеры над аркой разошлись, впустив слова Ах, мне не просто совсем Любить агента ноль ноль семь!.. знаменитейшей песни, скрасившей не одну ночь в том ноябре, на редкость унылом, под пронзительным приглядом Луны из-за туч. Высунулось премиленькое рыльце с пухлыми губками, вытянутыми дудочкой и с парой тщательно обклеенных ресницами умненьких глаз. Дудочка вытянулась ещё, и глазки с иронией оглядели Александру, которая успела сделать вид, что погружена в чтение, и вот – даже присесть забыла.

Появилось второе пресимпатичное личико, чуточку остроносенькое и косоглазое, фыркнуло, и дудочка издала коротенький смешочек.

Рыльце едва слышно квакнуло:

– Подлипала.

Остроносенькая добавила гундосо и немножко громче:

– Доносчица.

Втянулись в портьеру, заколыхавшуюся как-то ехидно.

Александра подняла лицо – как будто Луна вышла из тучи. Прекрасное лицо, правильное, как маска, и неподвижное, белое в сумерках, повернулось к портьерам – и его исказила бешеная гримаса.

Но гнев покинул Лисси, и она рванулась к пейзажу в окне – что-то ей снова почудилось.

Тут из залы вышел в сопровождении вырвавшейся надоедной мелодии мужчина – и она присела на подоконник.

Увлечённо читает. Вот притвора, вот бессовестная-то, сказала бы Бэт, а Лушка, возможно, поддела бы её на старую шутку насчёт того, что неплохо бы перевернуть книжку.

Мужчина, за плечами которого сомкнулись портьеры и растаял надсадный призыв целовать кого-то, так как совершеннолетие уже наступило , — был, кажется молод. Говорю, кажется, потому что вялая походка, пенсне, нелепая эспаньолка, волосы, собранные в глупый хвостик, цеплявшийся за высокий воротничок и мешковатый, хотя и дорогой, костюм придавали его облику неопределённость, до того бросавшуюся в глаза, что ещё немного и речь зашла бы о яркой индивидуальности.

Обладатель эспаньолки бросил на читательницу неожиданно острый внимательный взгляд, не похожий на его ленивые движения. Должно быть, – редкий приступ внезапного любопытства, характерный для флегматика с отменным здоровьем.

И то сказать, Лисси-таки смотрелась, даже в сумерках, и нужно, по меньшей мере, быть мертвецом, а не флегматиком, чтобы, взглянув, тотчас отвести взгляд.

Вялому молодому человеку ответили над раскрытой книгой без предупреждения таким взглядом, что у бедняги запершило в горле, и он был вынужден отвернуться, чтобы кашлянуть.

Поклонился (наклонив голову), вернул пенсне на место, вышел из комнатёнки, толкнув громадную дверь. Потянуло сырым воздухом. Скоро ночь.

Александра открыто поторопила кого-то в окне повелительным жестом.

Едва переводя дух, влетел в ещё не закрывшуюся за флегматиком дверь малыш лет семи . Одет тщательно и элегантно, как взрослый, но и его одежда, и шевелюра несли следы бурной и насыщенной событиями жизни. Шапочка с петушиным пером всегда сидит на одном ухе, хоть ты что с ним делай.

Александра в бешенстве кинулась к нему и вцепилась в воротник, приподняла. С трудом понижая голос, прорычала:

– Где ты был? Чёртов Жоэль, ты где шлялся?

Чтобы не возвращаться к этому впредь, охарактеризуем натуру Жоэля раз и навсегда, здесь и сейчас, ноябрьским вечером. Так как душа человеческая потёмки, коснёмся только того, что на поверхности. Повадки прожжённого шалуна этот мальчуган удачно – по его мнению – маскировал под внешностью слегка запачканного ангелочка. Судя по тому, что у него, как говорится, ни один мускул не дрогнул, – такая встреча ему не в новинку.