Вирджиния Эндрюс - Шепот в ночи

Я ничего такого не думала, но не могла назвать этот вечер выдающимся. Океан был густо-черный. Я не видела там даже маленького огонька. Словно грозовое небо соединилось с океаном. Небо без звезд и луны было для меня как безжизненная холодная пустыня.

– Ты была прекрасна, – добавил он, несколько минут спустя.

– Что?

– Лица людей в зале… – Он посмотрел на меня. – Ты не могла их видеть так, как я видел их, из-за освещения, бьющего в глаза. Я знаю. Я тоже был на сцене.

– На сцене? О чем ты, дядя Филип? Мое сердце сильно забилось.

– У тебя самый прекрасный голос, какой я когда-либо слышал. И это не просто слова, – говорил он.

– Что?

– Я так тобой горжусь, горжусь тем, что ты моя подружка, – он неожиданно снизил скорость и повернул на дорогу, ведущую на пляж.

– Дядя Филип! Куда мы едем?

– На вершину мира, помнишь? Я обещал, что покажу тебе ее. Ну, приехали. – Он остановил машину, откинулся на спинку сиденья и посмотрел в окно в кромешную ночную темноту. Ты когда-нибудь видела столько огней?

– Каких огней? О чем ты? Дядя Филип, мы ехали в больницу… к Джефферсону.

– Я говорил тебе, – продолжал он, не слушая меня. – Я говорил тебе, что научу тебя, что покажу тебе…

Он обнял меня за плечи.

– Прекрати! – закричала я. – Дядя Филип!

Он крепко вцепился в мои плечи и начал подтягивать меня к себе, приближая свои губы к моим.

– Дон, Дон, – шептал он.

Я закричала и оттолкнула его лицо руками, вонзая ногти в его щеки. Я резко повернулась к двери и схватилась за ручку. Он схватил меня за воротник куртки, но я открыла дверь и выскочила. Моя куртка осталась у него в руках. На шее у меня пылали царапины от его ногтей, но боль меня не заботила, я думала только о том, как уйти.

Как только я выскочила из машины, я бросилась бежать по пляжу.

– Дон!

Я услышала, что он бежит за мной. Справа от меня рокотал океан, а слева – бесконечное пространство песка. Я бросилась вперед, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь и устремляясь вперед.

Только я решила, что я далеко от него, вдруг почувствовала его руку, обнимающую меня за талию, и мы оба упали на песок.

– Я хочу… показать… научить тебя… этому, – задыхаясь, говорил он.

Его руки оказались на моей груди и нащупывали пуговицы моей блузки. Я бешено пинала его и пыталась вывернуться из его рук, но он был слишком тяжелый и сильный. Он оцарапал мне шею и грудь. Я кричала и кричала, а затем схватила полную горсть песка и повернулась к нему. Даже в кромешной тьме я увидела, как горят его глаза, его кожа была влажной от пота.

– Дон…

– Я не Дон! Нет! – крикнула я и швырнула песок ему в лицо.

Он завопил и схватился руками за лицо. Я выскользнула из-под него и вскочила на ноги. Я снова бросилась бежать, на этот раз от океана. Я бежала, пока не услышала звук проезжающей машины и поняла, что я достигла шоссе. Я выскочила на дорогу в свет фар ехавшей прямо на меня машины. Я услышала визг тормозов и увидела, как машина вильнула влево, но водитель не остановился. Он проехал дальше, и красные огоньки его машины все уменьшались и уменьшались в темноте как глаза убегающего волка.

Я шла и шла, боясь, что в одной из подъезжающих машин может оказаться дядя Филип. Наконец, я увидела огни Катлерз Коув. Но я туда не пошла. Я свернула на дорогу, ведущую к дому Бронсона Алкотта. Мне потребовался еще один час, чтобы добраться до дома на холме. Моя одежда была разорвана, ноги болели, грязная и потная я постучала в дверь и подождала. Мне открыл сам Бронсон.

– Кристи! – проговорил он, пораженный.

Я упала в его объятия.

Все еще находясь в шоке, я лежала на диване в гостиной. Бронсон послал миссис Берм за влажным компрессом, чтобы положить его мне на лоб, а потом сам пошел за стаканом воды. Он быстро вернулся и помог мне сесть, чтобы я могла пить.

– Ну, теперь начинай, – сказал он, когда я легла на подушку, – расскажи мне все. Я даже не знал, что ты вернулась. Я удивлен и очень расстроен, что мне никто об этом не сообщил. Твои дядя и тетя знали, как я беспокоился.

– Я не удивляюсь, что он так и не позвонил тебе, – я глубоко вздохнула перед тем, как начать.

Даже теперь, после этого ужасного и страшного случая с дядей Филипом, мне было трудно искать помощи у Бронсона. Это смущало меня, даже несмотря на то, что все будут уверять меня, что нет причины стыдиться или считать себя виноватой. Бронсон слушал внимательно. Он удивленно поднял брови, когда я начала объяснять ему причину своего первого побега. Он посмотрел на миссис Берм, и она вышла из комнаты, решив, что Бронсон хочет наедине со мной обсудить это дело.

После моего рассказа Бронсон словно оглушенный откинулся на спинку кресла. Затем он сочувствующе посмотрел на меня.

– Бетти Энн говорила мне, что ты убежала из-за того, что тебя расстроили ее правила, которые она ввела в доме. После того нашего с тобой разговора я решил, что это действительно настоящая причина, – сказал он, оправдываясь. – Мне следовало бы уделить больше внимания тому, что ты мне рассказала. Прости. Я больше не позволю ему забрать тебя и Джефферсона и подвергнуть такому ужасу. Где это случилось? – спросил Бронсон.

– Он вез меня навестить Джефферсона в больнице. – Я описала дорогу на пляж, на которую свернул дядя Филип.

Бронсон кивнул. Выражение его лица ожесточилось, а взгляд стал гневным. Затем он встал и подошел к телефону. Я слышала, как он вызвал местную полицию.

– Все это очень грязное дело, – произнес он, возвращаясь. – Ты пережила ужасные времена, но все кончено. Я обещаю тебе. Вы с Джефферсоном переедете жить ко мне. Если вы хотите, то так и будет.

– О, да, – согласилась. – Я всегда этого хотела. Он кивнул и улыбнулся.

– Хорошо, наверное, если здесь будет жить такой славный малыш. Дом снова наполнится детским топотом и смехом, – сказал он. – Только Богу известно, как этот дом нуждается в заботе молодой девушки, – добавил он, глядя на портрет своей давно умершей сестры. – Я с нетерпением жду, когда ты и твой братишка…

– Джефферсон! – воскликнула я, быстро садясь. – Я и теперь не очень уверена, что дядя Филип сказал мне правду. Может, он до сих пор в Лингбурге.

– Я выясню все о нем прямо сейчас. А для тебя самое время пойти в ванну и промыть эти ужасные царапины. Прости, – умолял он, – прости, что я не отдавал себе отчета, как трудно было тебе и Джефферсону.

– Не вини себя. У тебя было столько забот с моей бабушкой, Бронсон.

– Да, – наконец признал он. – Да, было. Это может показаться странным, но я скучаю по ней, даже по ее хрупкому сознанию. Каждый раз, когда она снова становилась собой, это для нас были самые драгоценные моменты, – сказал он, улыбаясь своим воспоминаниям. – А теперь у меня будете ты и твой маленький брат, чтобы расшевелить этот большой и печальный дом.