Лариса Уварова - Букет кактусов

Почему Вьет – по сути дела, «шестерка»! – осмелился бросить ему вызов? И именно теперь, когда у него под ногами зашаталась земля? Может, он узнал то, что еще неизвестно Соколову – что «большие люди» здесь и в Москве уже отказались от Старика, поставили на другую лошадку? Не может быть... Хотя, собственно, почему – не может? Ведь он уже давно чувствует, что над ним сгущаются тучи. Теперь Михаил Петрович был уверен, что это настоящие темные, грозовые тучи, а никакие не облачка, которые можно руками развести.

Вчера вечером, вконец измученный своими явными переживаниями и тайными страхами, он набрал номер старого товарища. Последнего из живых, кому он мог, не таясь, рассказать все. Друг не стал его успокаивать, что, мол, все это ерунда, из чего Михаил Петрович сделал вывод, что его положение действительно серьезно. «Позвони ему сам, – посоветовал товарищ, не называя имен, они понимали друг друга с полуслова. – Я знаю, это трудно, но это будет самое лучшее. Он редкая сволочь, но у него есть свои принципы. Если он и правда получил карт-бланш, он даст тебе это понять».

– Ты хочешь, чтобы я позвонил этому мерзавцу сам? Нет, это невозможно! Последние пять лет я общался с ним исключительно через Сережу. А теперь, после того, что случилось, не может быть и речи...

– Дело твое, Михаил. Но я считаю, это единственный выход. Больше никто тебе правду не скажет – ни здесь, ни в Москве. Переступи через себя. Хуже, чем есть, уже не будет, пойми ты! По крайней мере, будешь точно знать, чего ожидать.

Старый друг был, конечно, прав, так будет лучше. Он должен позвонить Вьетнамцу. И сегодня целый день Соколов пытался набрать номер, который его прихотливая стариковская память хранила в одном из дальних своих уголков. Но оказалось, принять решение намного легче, чем его выполнить.

Дело было вовсе не в том, что бывший прокурор не мог «переступить через себя», позвонив криминальному авторитету. Ерунда собачья! Он боялся. Боялся до дрожи в руках, до тошноты в горле этого разговора с Вьетом. Боялся того, что почувствует по тону, по намекам, по шуткам бандита, что у него уже есть этот самый проклятый «карт-бланш» – неписаное, но утвержденное организацией разрешение на его, Соколова, физическое устранение! Ему, Старику, как и многим высокопоставленным членам организации, было хорошо известно, кто именно выполняет в ней деликатные функции «санитара леса»... Соколов боялся и того, что Вьетнамец услышит в его голосе этот животный страх, и тогда уж точно его песенка спета. Хищники чуют малейшую слабинку своих жертв и обязательно ею воспользуются.

Но он должен это сделать. Должен, если не хочет загнать сам себя! И сделать это надо сегодня, сейчас – иначе он просто свихнется. Никто не помешает – среда, профилактический день. Он специально отпустил пораньше и секретаршу, и референта, начальников отделов – всех. В банке осталась одна охрана, но она не в счет.

Михаил Петрович сделал правой рукой торопливое движение, в котором с трудом можно было угадать крестное знамение, и придвинул к себе сотовый телефон. Покосился на приоткрытую дверь в приемную, но махнул рукой – все равно там никого.

Банкир шумно выдохнул и трясущимся указательным пальцем набрал заветную комбинацию цифр. «Господи! Хоть бы его не было дома...»

Резиденция Вьетнамца ответила почти мгновенно – безликим голосом с азиатским акцентом.

– Это Соколов. Мне нужен босс, и поскорее.

– Соколов?..

По некоторому замешательству в голосе «шестерки» Михаил Петрович понял, что тот не прочь переспросить, а кто, собственно, такой Соколов? Но пораскинув мозгами и, видимо, сообразив, что дворник или учитель словесности запросто звонить Вьетнамцу не станут, парень решил на всякий случай воздержаться от уточнений. Вместо этого он спросил коротко:

– По какому делу?

– Это я объясню ему самому, любезный. Не советую тебе тянуть резину.

«Молодец, хорошо начал. Без наездов, но с достоинством».

Воодушевленный собственным мужеством, он слушал таинственное пиликанье эфира. Должно быть, хозяин все-таки дома – иначе трубку давно бы взял секретарь. Банкир уже и сам не знал, радоваться ему или бояться, и что означает столь долгое промедление – если оно вообще что-то означает. Ему уже стало казаться, что этот перезвон и потрескиванье никогда не кончатся, когда он наконец услышал знакомый голос, похожий на сухое карканье.

– Здравствуй, Михаила. Это ты, правда?

Ага, назвал по имени – хороший знак. Было бы хуже, если б он сказал: «Здравствуй, прокурора».

– Да, это я. Здравствуй, Вьет. Однако, ты не очень-то спешил поздороваться со старым приятелем.

– Извиняй, Михаила. Я принимаю ванна, и секретарь стеснялась ко мне заходить, понимаешь? Я рад, что ты вспомнила свой старый друг Вьет. Только плохо, что... – Он помычал, подыскивая в русском языке подходящие для выражения мысли слова. – Плохо, что причина для твой звонок очень нехороший, грустный причина. Ты звонила из-за Сережа. Вьет прав?

– Ты угадал. Да, я действительно хотел... – Михаил Петрович против воли запнулся, – поблагодарить тебя за помощь в организации похорон. Ты же знаешь, я относился к Сергею как к своему сыну. И сейчас, после его нелепой смерти, мне очень важно все...

– Не надо меня благодарить, – перебил Вьетнамец. – Я только исполнял мой долг. Долг друга! Сережа была мой друг, Михаила. Ты это знала?

– Д-да... Знаю, конечно.

– Вот! Разве можно благодарить друг за то, что он пришел провожать свой друг в последний путь и помогал его мать и сестра? Ты сделала бы то же самое для свой друг, так?

«Господи! И это я вынужден терпеть, да еще и поддакивать!»

– Конечно, Вьет. Да-да, конечно. Ты прав.

– Ты хотела сказать мне что-то еще, Михаила?

– Н-нет... То есть, да. Мне кажется, после того, что случилось с Сережей, мы должны стать ближе друг к другу. Забыть старые счеты. Ведь мы оба его друзья, и, по-моему, ему это было бы приятно. Что скажешь?

– Что я сказал? Что ты хитрый человек, Михаила. – Банкир услышал в трубке каркающее хихиканье. – Ты сказала – «забыть старые счеты». Но у Вьет нет никакой старый счет к Михаила Соколов, правда! Если ты его имела – ты и забывай.

– Ну, ладно, ладно... Кто старое помянет – тому глаз вон. Какие счеты между своими, Вьет!

– Ты читала моя мысль, Михаила. Вьет давно говорил Сережа наш вьетнамский поговорка: нельзя пить из один источник волк и собака. Надо – или все волк, или все собака! Если нет, кто-то обязательно будет умирать, и тогда вода становится грязный от кровь, пить больше нельзя. Ты меня понимала?

– Кажется, да. Значит, из нашего источника должны пить только волки, так?

Бандит радостно рассмеялся.

– Ну конечно, не собака! Вьет рад, что мы понимали друг друга. У нас с тобой одна кровь, Михаила, кровь волка. А волк не убивает волк – они вместе охотятся.