Мария фон Трапп - Звуки музыки

Подняв брови, княгиня ответила, искренне удивленная:

— Но, дорогая моя, порядочные молодые леди не носят брюки.

Семь маленьких голов повернулись ко мне, ожидая поддержки. Но когда я подумала, что то, что я собиралась сказать, могло не подойти к портрету порядочной молодой леди, я покраснела и уткнулась в тарелку.

После обеда уроков не было, так как все собрались вокруг нашей гостьи. Сидя на парте, я пыталась сосредоточить мысли на завтрашних занятиях, снова и снова повторяя про себя: «Это тебя не касается, это совсем не твое дело», как вдруг кто-то постучал в дверь. Это оказалась княгиня! Слегка смущенная, я попросила ее войти и предложила присесть. Мгновение она глядела на меня, как мне показалось, не слишком приветливо.

— Мое дорогое дитя, мне нужно поговорить с вами.

Выжидательно помолчав, она вдруг обрушила на меня:

— Вы понимаете, что капитан влюблен в вас?

Я подскочила, как будто меня ужалила гремучая змея.

— Но, княгиня…

Спокойно, без малейших эмоций, она возразила:

— Но он сам сказал мне об этом.

У меня подогнулись колени, и я рухнула в кресло. В меня никогда никто не влюблялся, так же как и я никогда не была влюблена. С этим прекрасным чувством я встречалась лишь на страницах книг Гете, Шиллера и Шекспира, где любовь обычно заканчивалась драматическим кровавым убийством. И теперь это случилось со мной и… и… Но если он сам ей это сказал — спорить не о чем.

Я попыталась взять себя в руки и ответила, придав голосу холодное выражение.

— В таком случае, я сегодня же уезжаю обратно в монастырь. Не будете ли вы добры подыскать Марии другую учительницу?

Теперь пришел ее черед казаться испуганной.

— Но почему, скажите ради бога? Для этого нет никаких причин. Я вам все объясню. Конечно, он не по-настоящему любит вас, то есть, не настолько сильно, я хотела сказать. Вы нравитесь ему, потому что так добры к детям… Ну, может быть, немножко больше. Главное, не волнуйтесь — я легко все устрою.

Ее слова поразили меня. Я была до смерти перепугана.

— Как же теперь все будет? — захотелось узнать мне.

— Так же, как и раньше. Через несколько недель мы с капитаном обручимся, а вы останетесь с детьми, пока мы не поженимся. На нашей свадьбе вы составите им прелестную маленькую компанию.

— Они хотят присутствовать на свадьбе?

— О, конечно, нет, — беспечно рассмеялась она. — Подумайте только, какое это будет потрясение для них! — Похоже, ее это забавляло. Покачав головой, она продолжила. — Свадьба будет летом. Когда мы вернемся после медового месяца, детям будет пора в школу. Я заметила, что, хотя дети развились физически, их манеры оставляют желать лучшего. Барон согласен со мной, что лучшим местом для девочек будет монастырская школа, а для мальчиков — иезуитский колледж в Кальксбурге. Там они будут среди молодежи своего круга и скоро перестанут быть маленькими деревенщинами.

— Но тогда зачем вы выходите замуж за капитана, если все равно отсылаете детей из дома? — спросила я в полном ужасе.

Ее брови взметнулись вверх.

— Моя дорогая, неужели вы думаете, что я выхожу замуж за него из-за детей? Какая же вы странная!

Эти слова укрепили меня в моем решении. Я чувствовала, что не могу остаться, что во мне здесь больше не нуждаются. Поэтому я непреклонно повторила:

— Я уже решила. Я немедленно собираюсь и уезжаю.

Княгиня была серьезно обеспокоена. Она предприняла еще одну попытку заставить меня изменить решение, но опять потерпев неудачу, поспешно оставила меня. Трясущимися пальцами я начала выкладывать свои вещи из ящиков стола.

Спустя некоторое время, меня позвали в библиотеку. По дороге туда я услышала доносившийся из сада счастливый смех детей и их отца. Он больно резанул меня по сердцу и, совершенно беспомощно, я подумала про себя: «Я не могу попрощаться ни с кем из них. Я просто уеду».

Я открыла дверь в библиотеку. Там оказались княгиня и какой-то странный священник в коричневой одежде, с длинной седой бородой.

— Это отец Григорий, — сказала княгиня. — Мой духовник. Я попросила его помочь нам в нашем затруднении. Он скажет вам, что, по его мнению, вам надлежит делать.

Подойдя ко мне, почтенный старец взял меня за руку и, подведя к столу, мягким голосом принялся объяснять:

— Вы должны понять, мое дорогое дитя, что нет ничего предосудительного в той любви, которую капитан питает к вам, потому что вы очень добры к его детям. Но вы должны также понять, что его чувство может перерасти в нечто большее, чем простая отеческая любовь, если вы сейчас внезапно уедете. Поэтому я советую вам поступить так, как говорит княгиня, и…

— Я не могу этого сделать, отец мой, — перебила я и умоляюще посмотрела на него.

— Но такова воля Господа, мое дорогое дитя, — возвестил мягкий старческий голос.

Я оказалась в тупике. Весь смысл жизни, к которой я привыкла в монастыре, заключался в том, чтобы по мере сил познавать и выполнять волю Господа. Я молчала.

К счастью, княгиня сказала:

— Вот видите, отец мой, я же говорила вам, что она благоразумная девушка.

— Обещайте мне, что останетесь здесь до тех пор, пока барон и княгиня не обвенчаются.

Я равнодушно повторила:

— Обещаю, что останусь, но только до тридцатого июня, когда я должна буду вернуться в свой монастырь — Ноннберг.

Со словами: «Хорошо, дитя мое, идите в мир», я была отпущена.

Мои руки еще тряслись, когда я раскладывала вещи обратно в ящики стола. Я была совершенно сбита с толку. Не напоминало ли это уже Шиллера и Шекспира? Но, боже мой, как же теперь все может продолжаться? Что будет дальше?

Княгиня уехала, и мы вернулись к заведенному распорядку. Но теперь жизнь была другой, потому что я стала чувствовать себя неловко и все время стеснялась. Каждый день меня преследовала тяжелая ноша моих новых знаний. Я старалась избегать капитана, и когда он хотел присоединиться к нашим играм и вечерним песнопениям в детской, я чувствовала, что как будто деревенею и при первой же возможности распускала детей, что бы мы в этот момент ни делали. Я не собиралась ничего рассказывать ему о том, что произошло между мной и княгиней, поэтому он совершенно не мог понять, почему я так неожиданно изменилась. Он простодушно винил в моем дурном настроении наступившую весну, однако, спустя некоторое время, я стала замечать, что он выглядит расстроенным, когда я вежливо отклоняла его просьбы сопровождать нас на прогулке или присоединиться к нашим играм. Если, однако, он пытался шутливо настаивать на своем участии, это продолжалось недолго, и я, извинившись, уходила. Однажды мы случайно столкнулись в дверях. Когда он протянул руку чтобы открыть мне дверь, я вежливо остановила его:

— Благодарю вас, я вполне могу открыть ее сама.