Ричард Райт - Долгий сон

— Нет, Пуп! — Она выпрямилась, и не горем, а скорей оскорбленной добродетелью горели ее сухие глаза. Ее мужа убили в публичном доме — такую обиду простить было невозможно.

— Мама, ведь папа умер, — сказал он.

— А его шлюха Глория не замешана в этом? — холодно спросила она.

Рыбий Пуп остолбенел. Значит, ей было известно про Глорию… Перед ним была новая Эмма — Эмма, наконец-то выступившая на свет из тени, которую бросал на ее жизнь Тайри. Неужели эта непокорная женщина и есть то безответное существо, которое съеживалось при первом звуке властного голоса Тайри? Как искусно таила она в себе ненависть к Тайри — даже он, ее сын, ничего не подозревал! Возможно, ему придется теперь пойти к ней под начало, а он не привык слушаться женщин. Рыбий Пуп насторожился; он был молод, но жизнь уже многому научила его.

— Ты что же, так и не взглянешь на папу до того, как его увезут? — спросил он с невольным ощущением, что он тоже в чем-то виноват. Эмма покачала головой, отчужденно глядя на сына широко открытыми печальными глазами.

— Нет. Здесь — не хочу, — сказала она со значением.

Чернокожие зеваки подались ближе к ним, с любопытством прислушиваясь. За их спинами обозначилась долговязая, худая словно жердь фигура; достопочтенный Ра гланд подошел ближе, и Рыбий Пуп увидел, как Эмма разрешила ему то, в чем отказала родному сыну, — проповедник обнял его мать за плечи.

— Храни вас Господь, сестра Таккер! — сказал он.

— Спаси и помилуй! — в первый раз всхлипнула Эмма.

Кто-то коротко заржал в толпе, и Рыбий Пуп понял, почему смеются люди: Тайри умер в публичном доме. Он напружинился, готовый броситься на всякого, кто посягнет на достоинство его отца.

— Никогда в жизни я не ступлю ногой в этот грязный вертеп, — звучным, твердым голосом объявила Эмма. — Я вышла замуж за Тайри, чтобы делить с ним радость и горе, не оставлять его в дни болезни и в смертный час. Но чтоб идти за ним к блудницам — такого уговору не было.

— Папа не ожидал, не поверил бы, что ты так можешь! — укорил ее Рыбий Пуп.

— Сын мой, не заставляй свою мать делать то, что она не хочет, — сказал проповедник.

— Никто никого не заставляет, — кисло сказал он.

— Что Тайри тут делал? — спросила Эмма.

Рыбий Пуп уловил злорадную усмешку на лице белого полицейского, который притаился поблизости. Он нагнулся к уху Эммы и яростно зашептал:

— Его сюда заманили обманом, мама. Белые.

— А что он сделал? — безучастно спросила Эмма.

Рыбий Пуп отвернулся, подавляя желание ударить ее по лицу.

— От Бога, сынок, не укрылось, что творил Тайри, — объявила Эмма. — Господь все вывел на чистую воду.

— Аминь, — нараспев произнес достопочтенный Рагланд.

— Молчи, мама! Ты сама не знаешь, что говоришь! — вступился Рыбий Пуп за отца. — Не папина вина, если…

— Я умею отличить добро от зла, — уверенно сказала Эмма, не заботясь о том, что ее могут слышать посторонние. — Я никогда ногой не ступлю в дом блуда, и с Божьей помощью ты тоже больше не ступишь. А Тайри я успею увидеть, когда его выставят в церкви.

С крыльца спустился доктор Адамс и, увидев Эмму, снял шляпу.

— Глубоко вам сочувствую, миссис Таккер, — сказал он. — Кто бы мог ждать… — Он повернулся к Пупу. — Тайри забирают в морг, чтобы следователь произвел осмотр тела. Вам его, вероятно, выдадут завтра в течение дня.

Он отошел. Рыбий Пуп вопросительно взглянул на Джима, который скромно держался в стороне.

— Ты сейчас домой, Пуп? — спросила Эмма.

— Не-а! — строптиво и неприязненно ответил он, весь клокоча от несказанной обиды. — Заверну в контору, там без папы дел невпроворот.

— Я отвезу сестру Таккер домой, — предложил проповедник Рагланд.

— Вот спасибо, — сказал Джим.

Рыбий Пуп смотрел, как проповедник подводит Эмму к своей машине, как они садятся, отъезжают. Он перехватил взгляд Джима, устремленный на него, и скрипнул зубами.

— Куда это катафалк запропастился? — с раздражением спросил он; он прекрасно знал, где катафалк, просто надо было что-то сказать.

— Да вот он, — сказал Джейк, водитель катафалка. — Уж три часа как здесь стоит.

— Ты на кого голос подымаешь, — прорычал Рыбий Пуп. — Тебя спрашивают, где он…

— Он здесь, а голос никто не подымает, — обидчиво проворчал Джейк.

— Кончай пререкаться и делай что положено, — беззлобно, но твердо распорядился Джим.

Джейк поплелся к катафалку, а Рыбий Пуп продолжал кипеть от гнева.

— Чертов сын, — буркнул он себе под нос. Мир черных сделался внезапно так же враждебен, как белый мир, исполнился угрозы; Тайри ушел, оставив после себя огромную пустоту и страх, что эту пустоту никогда не удастся заполнить. Его терзало ощущение, что он ничего не умеет; он знал, что все вокруг: родная мать, Джим, Мод, достопочтенный Рагланд, полицейские — глядят на него испытующе, оценивая его каждый со своим корыстным расчетом, готовясь нанести удар по слабому месту. Он пошел к своей машине. — Я поехал в контору, Джим.

К нему вразвалку, не торопясь, подошел белый полицейский.

— Держи хвост трубой, Пуп, не поддавайся! — сказал полицейский.

Катись ты к дьяволу, мысленно ответил ему Рыбий Пуп и, нажав на акселератор, пулей вылетел на улицу. Слезы жгли ему глаза. Обиженный, несчастный, он тоскливо шептал: «Если они мной собрались помыкать, пускай лучше не надеются». Правой рукой он нащупал в боковом кармане пиджака толстый белый конверт, который утром дал ему Тайри. «Папа доверил мне все, и будь я проклят, если не справлюсь, и пусть лучше ни одна собака не попадается мне на пути!»

Осиротев с утратой Тайри, издерганный после всех наставлений и советов, которые с таким упорством вколачивали ему в голову как белые, так и черные, Рыбий Пуп в поисках прибежища укрылся в отцовской конторе. Никто из окружающих его черных не внушал ему особого уважения, он был уверен, что сам ничуть не хуже, а может быть, даже лучше их знает, что ему делать и как быть. Настороженный, взвинченный, он сидел с сухими глазами за столом Тайри, листая пергаментные страницы завещания и убеждаясь, что оно, в общем, совпадает с тем, чего он ждал после всего, что слышал от отца. Будь он совершеннолетний, половина отцовского имущества отошла бы к нему без всяких условий и оговорок, но он еще не достиг двадцати одного года, и, пока суд не утвердил его в правах наследства, отменив ограничения, связанные с возрастом, Эмма, по условиям завещания, назначалась его опекуном, получая над ним, таким образом, на время психологическое преимущество. Не беда, он найдет способ управиться с матерью. Если со свойственным ему потаенным упрямством, скрытым за внешней податливостью, он всегда умел поставить на своем с Тайри, он уж как-нибудь да сумеет подчинить себе Эмму.