Светлана Макаренко-Астрикова - Дважды любимый

— Во втором шкафу от окна, на третьей. — Он улыбнулся, торжествующе, предназначая эту улыбку одной лишь жене. — Там еще что то было, наволочка или пододеяльник… И пачка мыла между ними. «Камей» что ли? Ты еще поморщилась от запаха, сказала что слишком резкий, старомодный, нужно убрать и положить туда твои пражские штучки, как их, сашэ, или что то там еще… Я не силен в этих дамских секретах, извини… — Турбин подошел к жене и, обняв за талию, осторожно притянул к себе, зарываясь лицом в ее волосы. — Зачем ты вообще встала, любовь моя? Тебе сейчас нужно отдыхать. За двоих нужно отдыхать. — Его гибкие пальцы прикоснулись к ее животу. Значительно, оберегающее, трепетно… Лиля в изумлении уставилась на Турбина, проследив глазами за его жестом. Щеки ее вспыхнули румянцем. На горле нервно дернулась ямка… А потом, неожиданно сорвавшись с места, Лиля подпрыгнула и завопила пронзительно, раскинув руки, с разбегу обнимая их обоих, ошарашенных и смущенных:

— Господи, неужто наш план сработал, Турбин?! Да еще так, как я вовсе и не думала! Поздравляю! Ну ты и шельмец, Кит! Ура — аааа! — Чур, я буду крестной мамой. Наконец-то. Ура — ааа!

— Лиля, ты с ума сошла, боже мой!!! Мама! Мама спит! Тихо! — зашикали они на нее в унисон, испуганно, гася довольные искры в глазах и едва удерживаясь от смеха… Турбин было шутливо прикрыл разбушевавшейся Громовой рот ладонью, но она вырвалась, и закружилась по прихожей в какой то бешеной стремительной фарандоле, на ходу подхватывая под руку растерянно улыбавшегося Дэна.

— Не желаешь присоединиться? Смотри, а то упустишь шанс стать крестным отцом!

— Лилька, ну у тебя и скорости — просто космические! — засмеялась Натка, умиротворенно положив голову на плечо мужа. — Утихомирься! Никто ведь еще не родился. Еще долго ждать. Хотя, знаешь, Дэн, мы с Никитой только рады будем, — серьезно добавила она.

— Я — тоже. — Обернулся Дэн, довольно сияя ямочкой подбородка, и осторожно вальсируя с немного запыхавшейся Лилькой по солнечному квадрату прихожей. — Я еще ни у кого не был крестным отцом.

— Ты и просто отцом еще не был. — многозначительно протянул вдруг Турбин, едва заметно кивнув головой в сторону Лили и подмигнув другу. — У тебя все впереди. — И вдруг широко улыбнулся.:

— А жизнь все-таки замечательная штука, друзья! Нэтти, как ты думаешь? — Он осторожно поцеловал жену в макушку.

— Блистательная! — согласилась она. — И посмотрела на мужа, чуть прищурив глаза. — Несмотря на все сюрпризы. Как шоколад. Он же и горький и сладкий одновременно. Кит, знаешь что?

— Что?

— Давай и мы с тобой потанцуем? Мы же никогда этого не делали раньше. И я всегда мечтала об этом. Хоть три шага. Хоть пол — такта? — Она улыбнулась мягко, опуская ресницы, и из — под них взглядывая на него, притушивая ими пожар румянца на щеках.

— Нам стоило это попробовать уже давным — давно. Как я не догадался! — Турбин покачал головой и с досадой развел руками. У тебя же потрясающее чувство ритма! Я осел, прости! — он сокрушенно вздохнул и целуя ребро ее ладони, осторожно положил руку на талию жены., чуть склонив голову:

— Могу я пригласить милую пани на тур вальса?

— Пани предпочла бы фокстрот, — улыбнулась в ответ Наталия. — У нее немного кружится голова, когда она смотрит на пана.

— Ну что же. Фокстрот, так фокстрот. Начнем. И раз — два — три, раз — два — три, раз — два… — Они осторожно вступили в мелодию, которую он принялся тихонько насвистывать. Она прислушалась, засмеялась:

— Чудак! Ты что, на лету переделал в фокстрот что-то из Глюка?

— Вовсе нет. — Он довольно откинул голову назад. — Не узнала? Это же твой менуэт — «мадам Помпадур»… Я запомнил его наизусть сразу, как только услышал, там в антикварном бутике с пастушкой, в Праге…

— Кит. Я давно хотела тебя спросить, — Она легко коснулась длинными, гибкими пальцами его подбородка, линии скул. Затаив дыхание, приблизила губы к его щеке. Зажмурила глаза Расслабилась. На нее поплыло знакомое облачко аромата «Hugo Boss». Словно возвращались минуты прошлого. Привычно скользя вокруг нее облачком золотисто-белой пелены. Она наслаждалась ими, этими минутами.

— Ты как то совсем не изменил своему любимому аромату, — Она нежно провела пальцами по его затылку и почувствовала, как электрическая искра тотчас пронзила и напрягла все его тело. — Почему?

— Ну, знаешь, я не столь капризен как ты, моя птица! — волнующе — хриплым голосом выдохнул он, касаясь горячими губами ее уха. Потом губы скользнули чуть ниже, к изгибу шеи — С некоторых пор я, и вообще, предпочитаю изменчивости — постоянство. Вопреки всему. А, может быть, и всегда предпочитал, но просто не догадывался об этом. И потом, знаешь, я не люблю тех изощренных пыток, которыми ты так изводила меня в последнее время!

Она в изумлении уставилась на него, чуть отстранившись:

— Ты о чем это, Кит? Какие пытки?

— Ты заставляла меня все время терять тебя из виду. Все время! На репетициях, на концертах я не мог угадать заранее, пришла ли ты уже или только еще идешь по проходу сцены к роялю. У тебя каждый день менялись духи. Новые и новые ароматы. Они кружили мне голову. Они бесили меня. Я сходил с ума, думал, что у тебя появился кто-то другой, что он будет с тобой вместо меня, ведь ты сама говорила, что Женщина меняет духи, когда у нее появляется новый Возлюбленный.

— Это же не аксиома, Кит. — Она потрясенно прикусила губу. Больно, чуть не до крови. Помолчала. Потом медленно добавила: — Это не всегда бывает именно так. Женщина меняет духи, и что-то в своем облике, когда хочет внутренних перемен. Обновления души. — И потом, — прошептала она чуть лукаво, словно что-то вспомнив, внезапно: — Ты же сам предложил мне сменить их, разве нет?

— Не хитри, плутовка! — он покачал головой. — Ты изводила меня так, что к концу нашего пребывания в Вене я совершенно потерял голову, поняв окончательно, что если это не прекратится, то я просто получу разрыв сердца… И тогда, я…

— И тогда ты — живо перебила его она — стал каждый день присылать по флакону в мою коллекцию ароматов, как подарки от неизвестного поклонника. Или — поклонников? — Она прищурилась. Через пару дней таких подношений на моем столике уже не хватало места для вечерних и утренних, для туалетной воды и сухих ароматов, масел и отдушек…Иногда флаконы прятались в коробки с носовыми платками, перчатками, шарфами, букетами цветов, сумочками, солнечными очками… Зачем ты все это делал? Бедный! Как же у тебя еще хватало денег на завтраки! — Она, улыбаясь, гладила пальцами его щеку, крылья носа, подбородок, словно повторяя их рисунок, их абрис. — Зачем?!

— Как ты догадалась? — ошеломленно и недоверчиво посмотрел на нее он.

Она опять пожала плечом, слегка улыбаясь: