Светлана Макаренко-Астрикова - Дважды любимый

— Это произошло не сразу. Не знаю. Женская интуиция, наверное. Да и потом, никто, кроме тебя не знал точно, какие шарфы мне нравятся: из органзы, из шелка или же — из шифона…

— Так я просто — напросто тешил себя надеждой, что ты все еще — моя. Так я опять твердо знал, что ты где-то рядом. Так я снова стал узнавать тебя. Я снова нашел тебя, моя Эвридика — спокойно ответил он. — Мне и нельзя было терять тебя. Оглядываться на других. Нельзя. А я оглянулся, птица! После я думал, что я все потерял. Уже не надеялся, что обрету. В какие то мгновения, сегодня — особенно— я просто думал, что мой мир рухнул Это был очень жестокий урок… Слишком. Теперь я никуда не отпущу тебя, совсем никуда. И — никогда. Слышишь?

Я тебя — тоже. И не надейся. — Она вздохнула. — А, может быть, ты просто понял что все настоящее бывает лишь один раз и вернулся к истокам, мой Орфей? Кто знает?

Она вопросительно посмотрела на него и ее глаза мягко блеснули. Солнце уже начинало садиться, окутывая просторную комнату с эркерами окон мягким, расплавленным золотом заката. Из кухни доносились голоса Лили и Дэна, пахло чаем, кренделями, имбирным печеньем, жареной картошкой и чем то еще, тягучим и сладким, как растаявшая конфета. Из полуоткрытой двери во вторую комнату в конце коридора, доносилось слабое, сонное дыхание и запах валерианы.

— Мама спит. А они ужинают. И нас не позвали. — Улыбнулась вдруг Наталия. — Хитрые. Предпочли тет — а — тет.

— Милая, по — моему, они не только ужинают. Они еще и пьют. Ваш семейный ликер. Ореховый. Узнаю аромат. Твоя выучка. Что бы все это могло значить? — Никита хитро прищурился.

— Брудершафт. — Тотчас со смехом заключила Наталия. — А, может быть, даже и помолвку.

— Так быстро?! — притворно изумился Турбин.

— Кит, ну ты же знаешь, у Лильки всегда были космические скорости. Она вечно куда то спешит, бежит… Кстати, а где Кэсси? Ты ее не видел? Куда она запропала? Сколько я лежала на диване, она ко мне ни разу не подошла и хвостиком не повертела, и лапкой не потрогала. Это на нее совсем не похоже!

— Не знаю. Может быть, она на кухне? Там уж очень вкусно пахнет. — растерянно предположил Турбин.

Они прошли на кухню. Всполошили целующихся украдкой у окна Дэна и Лилю. Заглянули под стол. На полку для обуви в прихожей. В стенной шкаф. Кэсси не было нигде. Выглянули и за дверь, и на лестничную площадку. Встревоженные, уже все четверо, поднялись на последний этаж и спустились на первый… И только лишь когда заглянули в комнату, где спала Алла Максимовна, то обнаружили Кэсси там, мирно спящую на одеяле, уткнувшую нос в ладонь, пахнувшую валерианой и кордиамином. При появлении хозяев пушистый комочек даже не пошевелился, только сонно приоткрыл желто — зеленый глаз и слабо вильнул хвостом.

— И как я сразу не догадалась поискать ее здесь! — шепотом начала сокрушаться Лиля. — Кошки же так любят валерьянку.

— Тс — сс! — замахала рукой Наталия, склонившись над кроватью и поправляя одеяло. — Не шуми. Кит, — тихо подозвала она мужа, — помоги мне, пожалуйста, здесь подушка сползла, надо поднять. Они вдвоем стали возиться у постели больной. Та пару раз сонно открыла глаза, блаженно улыбаясь и потягиваясь, потом приподняла голову с подушек, ловко взбитых Наталией, вгляделась в ее лицо, тотчас склоненное над нею и осторожно поцеловала в щеку, ласково бормоча:

— Не беспокойтесь, дети, мне и так удобно. А ты, Натуся, и вообще, шла бы отдыхать. Тебе сейчас нужно много отдыхать, думать о малышке, очень себя беречь.

— Тебе нужно еще что-нибудь, мама? Скажи? — начала было Наталия. И тотчас осеклась, ошеломленно:

— Откуда ты знаешь?!

— Не забывай, мне все таки уже сорок с хвостиком лет. И еще: я просто — напросто — твоя мама. — Алла Максимовна улыбнулась тихо. — И я рада буду стать бабушкой. Может быть, это мне больше подойдет, чем суматошная роль седеющей Джульетты? — Она вздохнула, будто невольно.

— Алла Максимовна, мы уже позвонили Олегу Борисовичу. — мягко вступил в разговор Никита. — Он обещал приехать за Вами завтра утром.

— Бог с ним, сынок! Приедет, так приедет, а нет — не расстроюсь! Побуду тут. Мне у Вас хорошо. Хоть отосплюсь. — Алла Максимовна слабо махнула рукой и зевнула, потом, пристально вглядевшись в лицо Турбина, вдруг, словно некстати, обронила:

— Послушай, а я ведь знаю тебя давно — давно… Я видела тебя там, на морском побережье. Ты дразнил Натку и стер ногами ее песочные рисунки, нотные записи… Помнишь, Натуся, в Алупке, на песке, у волн?? — Алла Максимовна заметно взволновалась, глаза ее заблестели, словно от слез, по щекам разлился румянец.

— Мама, ты о чем? — непонимающе взглянула на нее дочь. Глаза Аллы Максимовны расширились, резко обозначились впадины у скул и носа, на шее нервно дернулась и забилась голубая жилка… О чем ты говоришь, я не поняла? Тебе дать еще лекарство, мамочка, милая? Выпьешь? Доктор сказала, вечером можно выпить еще немного. — Рука Наталии быстро потянулась за флаконом и мензуркой у бронзовой лампы.

— Ну как же, Натуся, девочка моя, ты разве не узнаешь? Лилечка сказала мне, что ты стала видеть теперь, после этого страшного ушиба. Это правда? — на глазах Аллы Максимовны опять блеснуло что то похожее на непролитые слезы.

— Да, мамочка. Это неожиданно, как будто какая-то сказка, диво дивное! — Наталия развела руками и застенчиво улыбнулась. — Я вижу теперь, что очень похожа на тебя. Только ты красивее.

— Да ну, не надо, не льсти! — запротестовала Алла Максимовна. — Я так рада всему что случилось, Господи… Так рада… У тебя такие красивые глаза. И я всегда думала: как же это несправедливо, что ты не можешь видеть! Цветы, радугу, которую так любишь с самого детства… Ну вот, Натуся, ты же посмотри, посмотри внимательнее, девочка, родная моя! — Опять вдруг заволновалась она, зашевелилась в кровати, порываясь сесть, и мысленно возвращаясь к внезапному своему озарению из прошлого. Никита, подойдя к кровати, осторожно положив руки ей на плечи, уложил ее и укрыл одеялом, протестующе качая головой и успокаивающе поднося палец к губам. Она вскинулась было, но тотчас затихла, продолжая с паузами, тихо, немного сбивчиво:

— Твой муж, детка, это же вот тот самый мальчик, у моря. Дерзкий, странный, красивый. «Танцующий индеец», как часто называл его твой отец. — продолжала настаивать на своем Алла Максимовна, слабо сжимая руку дочери и осторожно поднося к губам ее пальцы.

— Ну что ты, мама! — успокаивающе гладя щеку и прядь волос Аллы Максимовны протянула та. — Тебе кажется. Это было очень давно, и тот мальчик был гораздо старше. Я слышала это по голосу. И потом, папа еще говорил, у него были светлые волосы, а наш Кит — шатен.

— Просто мои волосы с возрастом потемнели, Нэтти! — внезапно весомо обронил Турбин. Помедлив, взглянул на лицо жены, улыбнулся несмело: