Ульяна Соболева - Черные Вороны. Паутина

Когда он сделал шаг ко мне — всё же стало страшно. Страшно и очень холодно. Так холодно, что изо рта вырывались. Я задрожала, обхватывая себя руками… Его взгляд… Пустой. Жуткий. Как сама смерть. Мертвый взгляд. На очень бледном лице. Настолько бледном, что отдавал синевой из-за щетины и темных кругов под глазами.

Но где-то внутри все же почувствовала всплеск радости… Ненормальный. Едва уловимый. Словно я пересохла и изнутри вдруг стала глотками пить его присутствие. Как и всегда, когда видела его после разлуки. Только сейчас смотрю и все разрывается внутри, разламывается, распадается на части. Я уже там, на дне пропасти. Резко завыл ветер, и я вздрогнула.

В его руке хлыст. Почти такой же, как был у Бакита и сжимает он его с такой силой, что мне кажется я слышу, как хрустят кости.

— Я вернулся, — голос скрипит и хрипит, отдает эхом в полупустой комнате.

— Вижу, — так же хрипло, глядя на него и понимая, что не узнаю. Чужой. Совершенно чужой. За какие-то сутки. Не знаю я его больше. А может и не знала вовсе.

Никогда раньше не чувствовала запах смерти, а сейчас мне начало казаться, что ею пахнет каждая пылинка в этой комнате. Не моей смертью, а НАШЕЙ. Всё умирает …все то, что связывало меня с Максом. Умирает так болезненно, что я ощущаю, как веет могильным холодом и агония разрывает виски. Мне так страшно…Ни одного вздоха и ни одного удара сердца. Словно и там, внутри меня становится пусто. Вихрями гуляет отчаяние и обреченность с тяжелой обоюдной ненавистью.

Он меня ударил не сразу, вначале швырнул на колени, расстегивая ширинку и хватая меня за волосы. Я не сказала ни слова. Смотрела снизу-вверх в его глаза и не видела в них его…а только смерть. Нет… не ту смерть, а нашу. Теперь я отчетливо понимала, что нас больше нет.

— Бакит, Ахмед… кто еще? Сколько их было? Под кого ты ложилась? Под скольких, сука?

— Сколькие валялись под тобой?

И тогда ударил по лицу. Сильно. Так сильно, что в глазах потемнело.

А потом начался ад. Он сдирал с меня одежду, рвал в лохмотья, цепляя кожу, оставляя ссадины, опуская мне на спину хлыст.

Я даже не сопротивлялась из моих глаз просто молча катились слезы. Я отползала от него, а он шел следом и бил. Поднимала к нему лицо, залитое слезами. В каждой слезе кусочек нашей любви. Это она …уплывает куда-то по моим щекам, под его рычание и мое понимание, что это конец…Да, я хорошо его знала. Я больше для него не маленькая девочка, не малыш. Я обычная шлюха, которую можно драть на части пока она не сдохнет. И он раздерет…каждый кусок меня. Раздерет и отымеет, помечая и предъявляя права, пока я буду корчиться в агонии. Живой я отсюда не выйду…а умолять пощадить не хочу.

Смотри мне в глаза, Макс, убивай и смотри. Видишь там тоже пусто? Видишь там свое отражение? Я уже не плачу потому что мне больно, я плачу потому что ты убиваешь мою безоговорочную, абсолютную любовь к тебе…это её ты сейчас унизительно поставил на колени и обрываешь ее бабочкам крылья. Она так кричит. Ты больше не слышишь ее? Она так громко кричит…Весь смысл моей жизни состоял в ней…когда ты убьешь её, что останется у меня? Что останется мне, Макс? Тогда убей нас обеих…Сегодня. Позже я пойму, что ты и пришел меня убивать.

Это не секс…это начало смертельной пытки, и я смотрела на это лицо, чувствовала его пальцы в своих волосах, захлебывалась и задыхалась от толчков его члена во рту и понимала, что больше эти руки никогда не прикоснуться ко мне, чтобы любить меня…они будут убивать. Изощренно, до дикости больно. Отправят меня в ад мучений. Он умеет сделать это так извращенно, что я превращусь в кусок сырого мяса… Если я выживу, Максим, если ты не убьешь меня сегодня… я никогда тебя не прощу.

И я видела в его глазах иную похоть, не ту, к которой привыкла, а безумие и жажду моей смерти и боли. Он мог бы убить меня за секунду, но этого слишком мало. Зверь хотел получить свою долю наслаждения перед тем как я умру и самое страшное, что оно не приходило. Он будет увеличивать дозу, он будет искать этот кайф, а до тех пор не убьет. А найдет ли? Возможно, я об этом никогда не узнаю. Да, я плакала. Громко, навзрыд, но не кричала. Пока не кричала. Пока не развернул на живот и не ворвался в мое тело. Жестоко. Грубо. Я не могла поверить, что тот, кто заставлял меня орать от наслаждения способен причинить мне такие адские муки. Он меня насиловал с такой жестокостью, так зверски, что мне казалось я слепну от боли. Полосовал хлыстом, вдирался в волосы, бил по лицу. Он что-то хрипло кричал, а я не слышала. Я просто хотела, чтобы это побыстрее закончилось.

Я ни о чем не просила, все что можно было попросить уже вымаливала раньше и понимание, и шанс…дать мне хотя бы один шанс оправдаться.

Но с таким судьей, как Макс, уже нет никаких шансов. Он же и есть Палач, и приговор вынесен, он просто приводит его в исполнение с какой-то чудовищной отсрочкой.

От боли я грызла губы и кусала запястья, от слез ничего не видела. От криков сорвала горло. Я только слышала его рычание, чувствовала толчки внутри своего тела и свист хлыста, которым полосовал мою спину. Жутко от того, что это же он мог это сделать иначе, жутко от того, что умел разогреть до невыносимого возбуждения…Что именно он опытный, чуткий любовник, умеющий дарить дичайшее наслаждение… сейчас изуверски насиловал мое тело и душу. Моментами мне казалось, что я умру от боли, потому что он не останавливался, ему не нужна была передышка, он убивал меня и растягивал это удовольствие на бесконечность…точнее он гнался за ним, но наверняка понимал, что, когда кончит — я уже буду мертва. Так быстро не входило в его планы. Я боялась открыть глаза и посмотреть…Боялась увидеть себя утопающую в собственной крови.

Он брал меня везде. Врывался в каждое отверстие в моем теле. Вертел, как как тряпичную куклу уже разодранную и изломанную.

Почти теряя сознание, вынырнула из марева боли от рывка за волосы. Я не слышала, что он говорит, только смотрела в обезумевшие глаза и больше не видела Макса, от него ничего не осталось, я видела зверя. Он хохотал мне в лицо и стало страшно…Впервые я его возненавидела.

Пнул в спину, опрокидывая на пол и вдавил голову в пол, продолжая вдалбливаться в мое тело, обездвиживая и разрывая изнутри.

— Шлюха Бакита, Ахмеда… и моя. Наша общая шлюха. Что такое? Тебе не нравится так? Не нравится настоящая боль? Давай покричи, как для них.

— Макс, — собственный голос похож на хриплый треск, еле шевеля разбитыми губами, — убей меня. Пожалуйста, — слезы опять потекли по щекам, смешиваясь с кровью, — убей меня. Ради…,- он слышал… я знаю, но продолжал вдалбливаться и бить, боль ослепляла, и я не могла уже нормально говорить, — ради того…что…было между нами…убей.