Жанна Курсунская - У кого как...

– Когда увидимся?

– Я позвоню...

– Ты не знаешь номера.

– Говори.

Старательно вывела детским почерком несколько цифр на мягкой розовой салфетке, которая от одной капли воды превращается в ничто.

– Не провожай меня, пожалуйста.

Развернулась и спокойно поплыла между столиками к выходу. Я отмечал мужские взгляды, скользившие по ее стройной фигурке, золотистым локонам. Через стеклянную стену ресторана видел, как Синди вошла в лавку драгоценностей, что-то купила там и вышла из отеля. Мне хотелось сорваться с места, догнать ее, прижать к себе и не отпускать уже никогда, но свинцовая плита оцепенения будто придавила меня. Вдруг вспомнил, как пять лет назад тонул в Средиземном море, – отчаянно греб в сторону берега, но отдалялся от него все дальше и дальше...

Румяный синеглазый малыш сосредоточенно катает зеленую пластмассовую машинку, которую только что вручил ему китаец-официант. Подарок к Кристмасу. Малыш надувает губки и что-то шепчет – наверное, изображает гудение мотора.

Мы с Ринат заказали утку с ананасами, острые салаты и китайские пирожки в сладком соусе. Мне тоже хочется получить в подарок какую-нибудь маленькую игрушку. Сестра, кажется, поняла это, подозвала китайца и шепчется с ним по-английски. Наконец официант исчезает за бирюзовой стенкой огромного аквариума, украшенного елочными гирляндами, и Ринат произносит тоном Шерлока Холмса:

– Итак, что тебе известно о Ришаре?

– Немного. Я пыталась задавать ему вопросы, но он всегда уходил от ответа.

– В роли проститутки у тебя нет права на вопросы к клиенту.

– Теперь понимаю, почему любой мой вопрос вызывал в нем бурю протеста. Даже имя он не хотел мне назвать.

– Имя его ты могла прочесть на чеке.

– Действительно... Мне не пришло в голову.

– Где чек?

– Вложила сразу, как вышла из отеля.

– Так срочно?

– Боялась потерять.

– Тебе должны были выдать квитанцию о вкладе чека.

– Выдать должны был и...

Долго роюсь в сумочке.

– Синди, почему нельзя было сразу положить ее на место, аккуратно свернуть и спрятать в бумажник, например? Так просто.

– В тот момент я думала совершенно о другом.

– Об этом не нужно думать, Синди! Это должно делаться автоматически.

Слова Ринат возвращают в детство. Я снова чувствую себя беспомощной, растерянной, а сестру – деспотичным командиром. Хочется швырнуть сумку в аквариум, на радость невозмутимым рыбам, и убежать к брату. Почему я не могу быть такой, как Ринат, – дисциплинированной, самостоятельной, собранной? Почему всю жизнь сознательно и интуитивно ищу себе защитника? Даже когда не от кого защищаться... Поднимаю глаза на сестру. Она, кажется, поняла мое состояние. На лице ее растерянность и грусть. Вдруг тихо произносит:

– Извини, Синди... Прости...

Китаец приносит маленькую резиновую куколку в пышном сиреневом платьице, в белых трусиках и туфельках. Глажу ее розовые щечки, все вокруг расплывается и сверкает от нахлынувших слез.

– Синди, милая, что с тобой?

– Я хочу позвонить Ришару.

– Так позвони. У входа есть телефон.

– И что сказать?

– Мой совет вряд ли тебе подойдет.

– Почему?

– Мне не знакомы способы общения двух сумасшедших. Я могу посоветовать что-то очень примитивное. Например, позвонить и назначить встречу.

– Разве проститутки назначают встречи?

– Именно это они и делают. Скажи, что тебе необходимо серьезно поговорить, разговор не телефонный.

– Я боюсь, он узнает, что я не проститутка, и больше не захочет со мной встречаться.

– Почему, Синди?

– Он одержим идеей спасения моей души, если эта идея рухнет, у Ришара не останется поводов для общения со мной.

– Но зачем ему поводы?!

– Ришар – религиозный еврей. Он приехал в Будапешт разрядиться. Отдохнуть от семьи. Приехал туда, где его никто не знает. Это серьезное нарушение заповеди, но в комментариях к Торе оно даже имеет оправдание. Там написано: «Надень черные одежды и иди туда, где тебя никто не знает».

– А почему одежды должны быть черными?

– Потому что в древности в черное облачались те, кто хотел спрятаться от посторонних взглядов.

– Зачем идти туда, где все чужие?

– Чтобы жена не узнала об измене, чтобы не причинить ей боль, не травмировать семью. Ведь семья – святое. Если муж испытывает физическую неудовлетворенность, он может в крайнем случае пойти к проститутке.

– Это тебе все Ришар рассказал?

– – Нет, я знакома с традициями еврейской религиозной семьи не хуже его.

– Хорошо, что это все значит?

– В роли проститутки, которую нужно возвращать на путь истинный, я его устраиваю, тем брлее проститутки, которая является еврейкой, да еще вдобавок потомком древних служителей Храма.

– А в роли обычной незамужней девушки ты его не устраиваешь?

– Нет...

– Синди, по-моему, ты все усложняешь. Давай построим беседу иначе. Я, примитивная реалистка, буду задавать тебе вопросы, а ты будешь отвечать обыкновенными словами, без экскурсов в историю и философию. Только найди все же квитанцию.

– Нашла.

– Читай.

– Эфраим Шапиро. Первый международный Израильский банк. Иерусалим...

– Ситуация облегчается! Он, наверное, живет в двух метрах от тебя.

– Может, в двух километрах... Иерусалим не такой уж маленький город. Невероятно... – растерянно смотрю в квитанцию. – Значит...

– Ты любишь его?

– Да...

– Звони сейчас.

– И что сказать?

– Правду.

– О себе или о нем?

– Что нового ты можешь сказать ему о нем?

– Он лжет себе. Это очень опасно. У него, наверное, пятеро детей... Или больше... Религиозным положено... Нет, Ринат, ничего не выйдет. Лучше остановиться сейчас... Еще не поздно, и все в моих руках.

Достаю розовую салфетку с номером телефона, нажимаю зажигалку, задумчиво смотрю, как тонкий язычок пламени съедает синие цифры, потом буквы его ненастоящего имени.

Ринат, кажется, едва сдерживается, чтобы не вырвать у меня из рук салфетку, но все же сидит неподвижно и, только когда тлеющая бумажка плавно опускается в пепельницу, отчаянно произносит:

– Дура ты, Синди. Он мог бы быть сказочным любовником.

– Для тебя – возможно, только не для меня.

– Да, все в мире распределено по-дурацки!

– Кто знает... Давай выпьем за первую половину нашего туннеля, за дружбу, взаимопонимание. Всего неделю назад ты бы сочла мое поведение идиотским, презирала бы меня за глупость, а сейчас понимаешь, что я просто не могу поступить иначе.

– Понимаю – вряд ли, но чувствую – это так и есть.

– Ну, скажи, как мне тебя развеселить?

– Залезть под стол и прокукарекать пять раз, – предлагает сестра.

– Может, я так прокукарекаю, сидя?

– Иди к черту!..

Складываю руки домиком, подставляю ко рту, кукарекаю на весь ресторан, как настоящий петух. Ринат замирает от смущения и вдруг заливается смехом, а вместе с ней другие посетители ресторана. Будапешт не так давно был социалистическим, а значит, полным запретов, поэтому люди, как и в России, приветствуют что-нибудь неординарное, любой повод почувствовать себя свободными, хотя бы и такой незначительный. Сестра поднимает бокал и громко произносит, обращаясь ко всем сразу, по-моему даже к рыбам в рождественских блестках: