Клэр Коннелли - Суждено быть вместе

Он на мгновение замер, затем наклонился и приподнял ее так, что она обхватила его ногами за талию. Она ощутила всю мощь его возбуждения, не в силах устоять перед искушением.

- Ненавижу тебя, - повторила Фрэнки, прильнув губами к обнаженной коже Маттиаса и покусывая ее.

- Хорошо, - мрачно сказал он. Она была так зла, что не услышала смиренного согласия в его голосе. - Так и должно быть.

Фрэнки ощущала вкус его эмоций, чувствовала их в каждом отчаянном движении его языка, в его хватке вокруг ее талии, в силе его возбуждения. Маттиас тоже чувствовал. Но просто не знал, что с этим делать.

А ей было уже все равно.

Разум отключился. На мгновение их взгляды перекрестились.

- Да, - прохрипела она.

Они принялись лихорадочно сдирать друг с друга одежду, так велико было их нетерпение соединиться.

Фрэнки застонала.

Он вошел в нее мощным толчком, положив одну руку ей на затылок, а другой обхватил ее за ягодицы.

Но этого было недостаточно, хотелось гораздо большего. Пронзительно вскрикнув, она толкнула его в грудь. Маттиас растерянно уставился на нее.

- Ложись, - скомандовала она, и он подчинился, выйдя из нее на одно опустошительное мгновение, прежде чем они снова стали одним целым, распластавшись на площадке теннисного корта.

Фрэнки оказалась сверху. Она оседлала Маттиаса, чувствуя, как его большой твердый член погрузился во влажную глубину ее разгоряченного лона. Они задвигались в унисон. Ритм становился все стремительнее, закручивая пружину возбуждения, пока оба не содрогнулись в бурном оргазме. Она торжествовала, хотя радоваться было нечему. Он выиграл. Секс есть секс, и ничего больше. И тем не менее она не преминула спросить:

- Пока ты во мне, скажи, что я для тебя ничего не значу, - потребовала она, чувствуя, как по щекам текут горячие слезы.

Маттиас легонько сжал ее запястья и, перевернув на спину, снова нежно вошел в нее, целуя в шею.

Он был искусным и опытным любовником. Несмотря на гнев и ярость, она снова чувствовала удовольствие. Маттиас покачал бедрами, и новая волна наслаждения захлестнула ее. Фрэнки выгнулась ему навстречу и, схватив за плечи, выкрикивала его имя снова и снова, пока не достигла пика наслаждения. И Маттиас взорвался в ней с силой тысячи солнц. Кульминация была опустошительной и взаимной.

И к тому же совершенно неизбежной, как он всегда и говорил.

Безумие свело их вместе, но быстро рассеялось, уступив место смятению и сожалению. Она ощущала на себе тяжесть его тела. В другой ситуации она лежала бы под ним весь день, гладя его спину, чувствуя его, желая его снова.

Но катализатором их соития послужила ярость, и, когда чувственный жар испарился, ее снова охватил гнев.

- Не могу поверить, что ты это сделал.

Он приподнялся на локтях и недоуменно взглянул на нее.

- Так это было взаимно.

Внутри у Фрэнки все сжалось.

- Я не о сексе. Я имею в виду анализ крови.

На его лице мелькнуло облегчение. Он поднялся с нее и протянул ей руку. Фрэнки встала сама, пытаясь привести в порядок свой растерзанный костюм: одернула юбку, натянула блузку. Трусики валялись где‑то в траве, но она не унизится до их поисков.

Он вздохнул.

- Это требование парламента. Мы это уже обсуждали. Во всяком случае, дело сделано. Нет смысла спорить о событии, которое ни один из нас не может изменить.

Для Маттиаса все так просто. Он прагматик - либо черное, либо белое. Как и их брак. Как и все остальное.

- Ты неисправим, - пробормотала она. - Я думала, что в этом браке есть какой‑то смысл. Я думала, что смогу жить с этим. - Она понимала, что постельные отношения ее все же привлекают. Хотя одного секса явно недостаточно, и это в конце концов ее разрушит. - Я ведь решилась на этот брак ради Лео.

Повисло тяжелое молчание. Маттиас надел шорты, а затем спокойно произнес:

- Завтра мы обвенчаемся.

- Но никогда не станем настоящей семьей, да? - хриплым от волнения голосом спросила она.

- Ты будешь моей женой, а Лео мой сын…

- Да уж, конечно, - огрызнулась она. - Как только ты получишь результат теста ДНК.

Лицо Маттиаса помрачнело.

- Совпадение ДНК сделает его моим законным наследником. Это удовлетворит парламент. Я прекрасно знаю, что Лео мой сын. Этот факт никогда не оспаривался. - Он говорил тихо, возможно пытаясь успокоить ее, но это не сработало.

- Ты никогда не полюбишь меня, так ведь? - спокойно спросила она.

На его лице промелькнуло нечто похожее на панику, и ее сердце упало. И все же она ждала, затаив дыхание, и, как ни странно, надеялась. Наконец он покачал головой:

- Любовь здесь ни при чем, я уже говорил.

Его слова больно ранили. Особенно в свете того, что произошло между ними на корте.

- А как же Лео? Ты ведь его любишь, правда?

Маттиас молчал. Пауза с таким же успехом могла означать падение гильотины. Все ее надежды рухнули в этот момент. Реальность превратилась в острый меч, а у нее не было щита.

- Он мой сын. - В темных глазах Маттиаса плескался страх. Страх и паника.

- Ради бога, он же не твоя проклятая собственность! - осадила его она. - Он не вещь, которую можно просто положить на чертову полку! Лео живой мальчик, ребенок из плоти и крови, которому наплевать на твой трон, твои традиции и твое проклятое ледяное сердце! Все, что ему нужно, - это иметь маму и папу, чтобы играть с ними. Он хочет иметь родителей, которые обожают его и гордятся им, которые хотят проводить с ним время и радоваться его достижениям.

Мускул дернулся у него на подбородке, и он заговорил медленно, не давая воли рвавшемуся наружу гневу.

- В королевской семье так не принято.

- Кто это сказал? Каким было твое детство? Ни за что не поверю, что оно было таким безрадостным, каким ты хочешь его сделать для Лео.

- Что ты знаешь о моем детстве?

Она сжала губы, и ее гнев вспыхнул с новой силой.

- Ничего. Но я знаю, какой была моя жизнь. Я знаю, что мои родители любили меня, хотя у них не было для этого причин. - Ее глаза сузились. - Меня оставили в роддоме, Маттиас, бессердечные родители, похожие на тебя. И мне не хочется, чтобы Лео когда‑то почувствовал, каково это - быть брошенным.

Маттиас опешил.

- Почему ты не сказала мне раньше, что тебя удочерили?

- Не было повода. Кроме того, я жила с осознанием того, что люди, которые должны были любить меня больше всего на свете и желать меня, не хотели и не любили меня.

У него желваки заходили на скулах, хотя на лице было написано сочувствие.

- Жаль, что ты не сказала мне об этом раньше.

- Зачем? - прошептала она. - Что бы это изменило?

Они молча смотрели друг на друга, а потом он придвинулся ближе, но она напряглась, потому что все еще не могла обуздать свой гнев и не могла справиться с причиненной его словами болью.