Лиза Хилтон - Ультима

– А ну отвалите, сосунки!

Услышав мой крик, они дали деру по переулку, только кроссовки сверкали, но я бежала быстро, намного быстрее их. Не сводя глаз с розового нейлонового зонтика, я бросилась через дорогу, на бегу подхватила его, догнала того парня, который бежал последним, и успела вмазать ему по затылку, не дав выбежать на парковку. Потом ударила его по ногам, он упал, его друзья остановились и обернулись.

– А, так это Рэшерс! – крикнул один из них, и они подошли ближе.

Бритые головы под капюшонами, потемневшие осколки последних молочных зубов сверкали в свете уличных фонарей.

– Отвалите, долбаные уроды!

– Или что?

– А вот что! – крикнула я и повалила парня на землю.

Он беспомощно сучил ногами по покрытому скользкой грязью гудрону. Вооружившись зонтиком как дубинкой, я начала бить его по лицу с такой силой, что у зонтика сломалась ручка. Я продолжала лупить его до тех пор, пока серая толстовка не потемнела от крови, потом перевернула парня на спину и со всей силы врезала толстым каблуком школьных туфель ему прямо по яйцам – один раз, другой, еще и еще, пока он не завыл, свернувшись клубком от боли.

– Ах ты, сучка психованная! – кричали они, но подойти не решались.

Я замахнулась на них зонтиком. Одна из спиц сломалась и торчала в сторону. С виду острая, подумала я.

– Тоже захотели? Хотите получить, как ваш дружок? Что, пацаны, зассали? А ну валите отсюда!

Они бросились наутек. Через минуту их уже и след простыл. Я последний раз пнула ногой валявшегося на земле парня и пошла искать маму. Она все еще ползала по земле на карачках, пытаясь собрать рассыпавшиеся из сумки вещи.

– Вставай, – сказала я, глядя на ее окровавленный подбородок и ссадину под глазом.

Похоже, он еще и зуб ей выбил.

– Посмотри на себя! Посмотри, в каком ты виде, сука! – сквозь зубы процедила я, глядя на ее испачканные в собачьем дерьме волосы.

– Прости меня, прости меня, солнышко!

«Солныско», шепелявила она. Отвратительное зрелище!

– Вставай, мам.

Я протянула ей руку, чтобы помочь встать на ноги, но она отшатнулась и снова упала, глядя на меня широко раскрытыми глазами, сверкавшими в свете неоновой вывески «Теско». Широко раскрытые, внезапно протрезвевшие, сверкающие от страха глаза.

– Ничего. Я не чувствую ничего, – наконец ответила я, и мы оба замолчали.

– Ты была права насчет моей жены, – в какой-то момент сказал он таким же тоном, каким говорил ночью в риаде, а не привычным нервно-презрительным голосом.

– В смысле?

– Это был брак по расчету. Мы стали встречаться за много лет до женитьбы. Я жил у ее родителей, пока учился в университете. Конечно, в разных комнатах, – добавил он, допивая свой джин-тоник.

– Значит, вы с ней не…

– До свадьбы ни-ни.

– Господи. А потом?

– Мы не любим… блуда. Даже сейчас у нас практически невозможно развестись. Поэтому я налево не хожу, – сказал он.

Я призадумалась. Он что, серьезно? В смысле, у него никогда не было других женщин, кроме жены?!

– Хочешь еще? – спросил он.

– Думаю, не стоит. Нам с Ли предстоит много работы, – отказалась я и пошла было к двери, но тут он снова заговорил:

– Клере. Он мне про тебя рассказывал.

– Что рассказывал?

– Где вы с ним познакомились. Ну и все эти твои увлечения.

– Да, не самый джентльменский поступок. И что?

– Ну, я просто подумал… – заикаясь, произнес он, и тут я увидела, что Ромеро да Сильва покраснел.

– О чем ты подумал?

Итак, да Сильва в курсе, что я дитя ночи. Интересно, это его возбуждает? Или вызывает отвращение?

Повисла пауза, такая же длинная, как бахрома на жутком ковре «Шератона».

– Ни о чем. Извини.

– Тогда спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Джудит.

Выйдя в коридор, я некоторое время постояла за дверью, прислушиваясь: вот скрипнула дверца холодильника, потом раздался звук жидкости, льющейся в бокал. Как будто громкость прибавили. Настолько, что мне показалось, что я слышу, как да Сильва навострил уши и прислушивается к моему дыханию за стеной.

– Томатный соус.

– Что?

– Ли нужен томатный соус. Можешь сделать?

– А просто пойти и купить нельзя?

– Нам нужны сицилийские томаты.

Мы с да Сильвой курили на палубе парома, следовавшего из Реджо-ди-Калабрия в Мессину. Кроме нас, на палубе никого не было. В день Богоявления немногочисленные пассажиры остались внизу, многих из них рвало в бумажные пакетики. На море было такое волнение, что первый рейс вообще отменили. На улице стоял дикий холод. Хлестал снег с дождем. Но здесь нам, по крайней мере, не надо было дышать ароматами полупереваренного дзампоне с новогоднего стола. Да Сильва был в форме. Он опирался на трость и слегка прихрамывал на «раненую» ногу. Мне было совершенно непонятно, зачем он так тщательно играет свою роль, но ничего удивительного. Мне вообще мало что было понятно в его жизни.

– Можно купить в Палермо.

– А это далеко?

– Три часа по побережью. Нас будут встречать.

– Пистолет при тебе?

– Конечно. – Он резко обернулся ко мне, прикрывая глаза от пронизывающего ветра. – Всегда при мне. А что?

– Ну, просто я подумала… сам понимаешь, въезжаем на вражескую территорию…

– Смешная шутка.

На самом деле в каждой шутке есть доля правды. Все книги по организованной преступности в Италии, которые я изучила, выделяли три основных клана: сицилийская «Коза Ностра», неаполитанская «Каморра» и калабрийская «Ндрангета». За последние тридцать лет они все успели перевоевать друг с другом. Я читала об убийстве официальных лиц, о массовых судах, об уличных перестрелках. Хотя именно благодаря таким подробностям все эти книги так хорошо продаются. Да Сильва тоже был официальным лицом, но он являл собой пример симбиоза другого рода. Похоже, все сводилось к тому, что на самом деле государство не было заинтересовано в реальной борьбе с мафией, поскольку мафия уже стала частью государства, политики боялись pentiti – информантов мафии – точно так же, как и их боссы. Если вскрыть акуле брюхо, она начнет пожирать собственные внутренности, но будет плыть дальше и еще долго не утонет.

– Ты был здесь несколько лет назад? Греческая история?

Полицейские дивизионы по всей Италии сформировали свои отряды по борьбе с мафией, и римская финансовая полиция не стала исключением. Да Сильва работал на операции, касавшейся поддельных предметов искусства Древней Греции, которые использовались для отмывания денег. Дело так и не было раскрыто, в основном потому, что однажды утром кафе, куда приходила позавтракать бо́льшая часть следователей, разнесло в щепки.