Лиза Хилтон - Ультима

– Да, был.

– Но не пошел завтракать в то кафе? Повезло тебе.

– Когда это произошло, я как раз вышел покурить.

– А я-то думала, что курение вредно для здоровья, – подмигнула я, но тут же осеклась, заметив, что да Сильва вцепился в поручень с такой силой, что костяшки пальцев побелели. – Прости. Я не хотела. Вы же вместе работали, да? С теми, кто погиб при взрыве?

На долю секунды я подумала, что он влепит мне пощечину, но он отвернулся и быстро отошел на противоположную сторону палубы, где и оставался последние двадцать минут нашего путешествия.

Пригороды Палермо выглядели еще более заброшенными, чем я себе представляла после грязных потоков дождя, сопровождавших нас до самой Мессины. Казалось, здесь в развалинах все, кроме шоссе: убогие многоквартирные дома или темные руины. Центр города когда-то, наверное, был очень красив, но сейчас это было сложно представить. Почему в Италии уродство всегда выглядит настолько извращенно? Палермо, скажем, ничем не хуже какого-нибудь Бирмингема, но выглядит куда менее прилично. Может быть, такой диссонанс возникает на контрасте с потрясающей, небрежной красотой всей страны в целом, с ощущением, что здесь так много прекрасного, что его можно портить и разрушать.

У меня с собой был комплект фотографий, которые мы с Ли скомпоновали на его ноутбуке, микс из «Девушки с веером» и «И золото их тел». Именно эти работы натолкнули меня на мысль о том, как может выглядеть наш потенциальный Гоген. На следующий день я должна была прийти в архив банка одна и теоретически впервые увидеть эту картину среди других лотов, которые намеревалась купить «Джентилески». В багажнике у нас лежала заранее заготовленная панель ДСП такого же размера, как миртовое дерево, привезенное из Танжера, – ее должны доставить в архив сегодня вечером. Затем я распишусь в получении и увезу ее, после чего последует целая переписка между мной и банком, где я буду сообщать им о том, как продвигается мое «расследование». Вот тут-то и пригодится томатный соус.

В Реджо-ди-Калабрия мне удалось найти реставратора, которому я могла отвезти картину Ли, чтобы снять с нее лак. Обо всем этом я буду сообщать банку. Расстояние между Реджо и Палермо относительно невелико, и это добавит достоверности нашему провенансу. «Джентилески» официально базируется в Венеции, и, по идее, я должна была бы отвезти картину туда, но если это и правда работа Гогена, то банк мог заартачиться и не дать разрешения на столь длинное путешествие – безопасность, страховка, возможные повреждения при транспортировке. Возможно, кто-нибудь из охраны банка мог бы присутствовать при снятии лака? Это была бы приятная подробность. Учитывая, что картина якобы провисела тридцать лет на кухне, следы томатного соуса на лаке тоже станут маленькой, но важной деталью.

Встреча с представителем банка в «Гранд-отель ет дес Пальмес» была назначена на семь часов в люксе с двумя спальнями, забронированном на имя «Джентилески». Да Сильва устроил все, как я просила, с той же загадочной легкостью, с которой он, словно по мановению волшебной палочки, избавился от останков Элвина Спенсера. Несколько дней назад он показал мне статью из новостей на телефоне, всего пара строчек из международного выпуска «Нью-Йорк таймс». Итальянская полиция обнаружила останки тела на подземной парковке в Триесте. Личность погибшего удалось установить – Элвин Спенсер, американец двадцати трех лет, пропавший без вести прошлым летом. Ничего подозрительного в смерти американца не обнаружено, поскольку Спенсер, судя по всему, подсел на тяжелые наркотики во время пребывания в Европе, а все данные вскрытия указывали на передозировку. Тело отдано семье для похорон. Все чисто и аккуратно.

Я до сих пор не понимала, как устроена двойная жизнь да Сильвы, перед кем он отчитывается, кто отдает ему приказы. Разнатович приходился ему в каком-то смысле коллегой, но не начальником. Учитывая, что известность в организованной преступности обычно находится в обратной пропорциональности к власти, я, конечно, не думала, что да Сильва отдает честь какому-то комичному персонажу в бриллиантовых перстнях в зале, застеленном белыми шкурами, но, с другой стороны, мне было сложно представить, что он отчитывается перед каким-то вонючим престарелым крестьянином из тех сицилийских боссов, которых иногда все-таки удавалось засадить за решетку. Возможно, стоматолог или юрист средней руки в римском офисе с кондиционером. Откуда мне знать?

Дотторе ди Маттео проводили к нам ровно в семь. Он оказался куда более пунктуальным, чем служба обслуживания номеров, сильно припозднившаяся с заказанным мной чаем. С ощущением взаимной неловкости мы пытались вести светскую беседу ни о чем, а да Сильва ругался с администратором по телефону в соседней комнате. Потом молодой официант-блондин с грохотом вкатил в номер огромную серебряную тележку. Перед нами поставили три видавшие виды чашки, чайник с чуть теплой водой и пластиковый контейнер с чайными пакетиками. О молоке не приходилось и мечтать. Как только тележка со скрипом уехала, мы перешли к делу. Ди Маттео, стройный мужчина в светлом костюме, церемонным жестом протянул мне визитку, на которой было написано «Директор по материальным ресурсам». Неплохая формулировка, подумала я.

Не говоря ни слова, ди Маттео положил на наш унылый чайный столик лист бумаги формата A4, и я быстро пробежалась по списку инструкций, обозначенных как «ключевые вводные» к нашему разговору. Картину предлагалось называть «объектом». Запрещалось произносить вслух имя художника. Об истории с ипотекой всегда предлагалось говорить как о реальном событии. Я не должна была обращаться к дотторе напрямую по имени. С их стороны было крайне любезно напечатать английский перевод инструкций, и я постаралась придерживаться предложенной линии. Как минимум этот разговор можно было считать возможностью попрактиковаться в презентации нашей легенды, которую вскоре предстояло представить в «Британских картинах». Но тут я дошла до последнего пункта в списке инструкций, в котором говорилось, что «Джентилески» получит десять процентов от сделки при условии, что объект уйдет за сумму, равную или превышающую ту, которая будет указана в каталоге заведения, выставляющего картину на торги. Мы с Разнатовичем так не договаривались. Банк был лишь прикрытием для нашей аферы, только и всего. Просто было бы слишком подозрительно, если бы я сама выступила в роли владелицы картины, особенно если она уйдет за ту сумму, которую я ожидала за нее получить. Я покачала головой: где сядут, там и слезут! Достала свой «Монблан» и написала: «100 % от суммы выше указанной в каталоге цены причитается „Джентилески“, как договаривались». Ди Маттео покачал головой. Твою ж мать, мы что, так и проведем все переговоры в жанре пантомимы?!