Лиза Хилтон - Ультима

– Давненько тебя не видел, – с трудом произнес Лоренс между отчаянными затяжками из вейпа с фиалковым ароматом.

– Я много… путешествовала. Может, покурим по-нормальному?

Выскользнув из дверей оранжереи на идеально выглаженную лужайку, где вдоль изгороди живописно прогуливалось семейство белых оленей, я протянула Лоренсу пачку «Мальборо голд», и он, благодарно кивнув, закурил.

– И как ты попал на эту попойку?

– Отец заставил. Сказал, что мне это полезно. Я в основном в Шотландии, в Лондоне редко бываю.

– Отсыпаешься?

– Типа того. Но заведение на месте. Старина Кевин всем заправляет.

– Кевина помню.

– Кстати, после этого обеда я собираюсь пойти в другое место. Уолдгрейв.

– Никогда не слышала, – пожала я плечами.

– Там вроде как больше в нашем духе, – подмигнул он, слегка шмыгая носом и явно пребывая в возбужденном состоянии, и я подумала, что, наверное, он слез с героина на что-то помягче.

Из дома донесся звук гонга.

– Полагаю, это означает, что пора идти переодеваться. Увидимся, Лоренс.

– Я думал свалить около одиннадцати. Тут недалеко. Вернемся к утренней службе, как говорится.

Хорошее предложение. Пожалуй, даже отличное.

Гостевые комнаты на первом этаже находились в центральной галерее. В серебряном слоте на каждой двери торчала карточка в эдвардианском стиле с именем – напоминание о старых добрых временах, когда распутство было деревенским видом спорта. Между дверными проемами стояли огромные гипсовые копии классических статуй, в честь которых были названы комнаты. Мне досталась Венера Милосская. Маккензи Пратт, через две комнаты от меня, оказалась Лаокооном. В Лансинге все было белым, мертвым или сделанным из мрамора. Я чуть не поскользнулась на плитах каррарского мрамора в ванной, я натянула на себя платье с пайетками и постучалась к американке.

– Маккензи, прошу прощения, у вас, случайно, нет нурофена? Голова просто раскалывается.

– Правда, дорогая? Голова болит? Что ж, входи!

Маккензи как раз запихивала свое крошечное тело в накрахмаленное черное платье от Иссэй Мияке – голова застряла в одном из трех рукавов.

– Возьми там в ванной, – промычала она через ткань, пытаясь найти вырез горловины.

– Спасибо огромное. Прошу прощения за беспокойство!

Я прошла по валявшейся на полу шкуре леопарда в ванную. У меня в комнате на полу возлежал оцелот. Мрамор в ванной Маккензи был цвета фуксии, у меня – черный с золотом. На краю раковины стоял аккуратный кожаный несессер черного цвета, в котором содержался стандартный набор кремов для лица, шелковая маска для сна и блистер болеутоляющих.

– Нашла! – радостно крикнула я, открыла кран и набрала воды в стакан для зубных щеток, а сама тем временем открыла шкафчик.

Что тут у нас? Валиум, золофт, лексапро. Значит, у Маккензи депрессия. Интересно. Миниатюрная пижама из черного шелка висела на крючке рядом с толстым белым халатом, на кармане которого серебром было вышито «Лансинг-Парк». У меня в ванной такой тоже висел.

Маккензи наконец смогла вынырнуть из-под платья, и как оказалось, темных очков она не снимала. Я кивнула ей и пошла к двери, но крошечная ножка в черной лакированной туфельке с ремешком быстро захлопнула дверь.

– Ну вот мы и наедине, Элизабет.

– Впечатляющий дом, правда?

– Слушай, милая, ты мне лапшу на уши не вешай. Ты мне не нравишься, я тебе не нравлюсь.

– Ну, я смотрю на это по-другому.

– И тебе удалось их всех убедить, что ты нашла первую версию «Девушки с веером»?

– На данный момент картина принадлежит моему клиенту. Собираешься сделать ставку? – как ни в чем не бывало спросила я, тоже переходя на «ты».

– Это вряд ли, – сказала она, подойдя поближе, и положила неожиданно тяжелую руку мне на плечо и недоброжелательно посмотрела на меня через свои огромные очки. – Я подделки не покупаю, – произнесла она с мягким южным акцентом.

– Я не считаю эту картину подделкой. Как и «Британские картины».

– Такая же подделка, как и ты. Я тебя видела. Я знаю, что ты там делала. Может, мне и не удастся это доказать, но это не значит, что я ничего не понимаю.

Эта Маккензи начинала мне нравиться. Она хоть и выглядит как мультяшный персонаж, но пока что только ей пришло в голову поставить под сомнение подлинность Гогена.

– Понятия не имею, о чем ты. Спасибо за таблетки, но, боюсь, сейчас ты уже переходишь все границы. Увидимся на обеде, – посмотрев на нее сверху вниз, произнесла я.

Американка медленно убрала ногу и дала мне пройти.

Обед подали в еще одном зале с белыми стенами. Двадцать стульев вокруг белого мраморного стола с серебристой дорожкой из крепдешина и горами покрытых серебристой краской фруктов. Впервые я позавидовала темным очкам Маккензи. Рядом с каждой тарелкой лежал каталог июльского аукциона. Новак усадил меня на почетное место по правую руку от себя, мы обсуждали его нововведения в Лансинге за первой переменой блюд – холодным огуречным супом с устрицами и тостами с хреном. Я повернулась к соседу слева, когда прислуга, теперь облачившаяся в белые бархатные смокинги, вынесла карпаччо из оленины с вишневым компотом.

– Меня зовут Элизабет. Как поживаете? Кажется, мы раньше не встречались.

– Нед, – ответил мой сосед-великан.

Он и правда был настолько огромного роста, что ему приходилось сгибаться в три погибели над тарелкой. Дресс-код на приглашении, которое мне вручил Руперт, гласил: «Потрясающий». Большинство гостей мужского пола приложили все усилия, чтобы выглядеть потрясающе – несколько ярких жилеток и даже пара оранжевых ковбойских сапог, но Нед на такие условности явно не обращал внимания. Его рост и ярко-зеленый смокинг выглядели довольно мрачно, как, впрочем, и его манера вести беседу. Получив несколько односложных ответов на свои все более отчаянные вопросы, я ухватилась за единственную соломинку, которая остается в таких случаях, и спросила, чем он занимается.

– Я… – начал он, и я радостно подалась вперед.

– Да-да? – произнесла я, и тут повисла пауза, в течение которой можно было успеть вырубить все леса Амазонии и выбрать нового премьер-министра Греции.

– Я охотой занимаюсь.

– Ах вот как. И с кем вы охотитесь?

– Охочусь, – Нед явно сделал над собой невероятнейшее усилие по преодолению социофобии, – в Шропшире, – с облегчением закончил он и откинулся на спинку стула, пытаясь переварить тот длинный монолог, которым ему удалось меня развлечь.

Еще некоторое время ушло на разрезание последних прозрачных полосок оленины на еще более узкие полоски, потом пришлось в отчаянии разглядывать украшения на столе. Неловкое молчание нарушил Новак, который постучал ножом по бокалу и предложил Руперту рассказать всем об аукционе.