Александр Слепаков - Вся история Фролова, советского вампира

– Ты в сказки веришь, – ехидно сказал комдив.

– Товарищ полковник, может, и правда это сказки, – продолжал подполковник. – А если нет? Я вас очень прошу, под мою ответственность. Под мою личную ответственность. Сорок восемь часов.

– Всё, разговор окончен!

– Товарищ полковник, я вас никогда ни о чём не просил, – не унимался Пушкарёв. – Я вас прошу. Это моя личная просьба. Это правда страшно, товарищ полковник. Это наша работа. Не пожарников.

– Ты сам видел? – спросил комдив.

– Я сам не видел. Но есть факты, – настаивал Пушкарёв. – Есть фотографии следов. Корова не могла сквозь землю провалиться, её бы давно нашли.

– Разрешите мне, – перебил Пальчиков, – это я тревогу поднял. Мои бойцы видели в пещерах следы. Это огромное животное. Пожарные ничего не сделают, а наш долг защищать людей. Мои солдаты, я считаю, слишком легко вооружены для этой задачи. А вас за инициативу отметят в министерстве, я доложу по своей линии.

– Чтоб нам дураками не выглядеть… – сомневался полковник Вахнюк.

– Товарищ полковник, – улыбнулся Пальчиков, – давайте откровенно, вы любите мистику и всякие чудеса?

– Терпеть не могу, – не задумываясь ответил полковник Вахнюк.

– А научные сенсации? – продолжал Пальчиков.

– Люблю в газетах читать, – честно сказал полковник Вахнюк, – а лично принимать участие желанием не горю.

– А кстати о газетах, как вы относитесь к представителям прессы? – гнул Пальчиков свою линию. – А ведь их приедет из области и даже из Москвы целая толпа. И ломиться они будут сюда, мы ближе всего к озеру.

– Что вы предлагаете? – Полковник Вахнюк колебался.

– Надо по-тихому самим выставить на берегу несколько машин. Экипажи будут в полной безопасности. И доложить только по нашим каналам, чтобы всё было спокойно, без криков и шумихи.

Слово «шумиха» убедило полковника Вахнюка окончательно. Комдив это слово ненавидел и боялся его.

Потом, уже в кабинете Пушкарёва, Пальчиков долго молчал, занятый своими мыслями. Наконец проговорил:

– Заговорщики… Ты вообще как к предателям относишься?

– Да без восторга, – отозвался Пушкарёв.

– Ну-ну… – пробормотал Пальчиков и опять замолчал.

Первыми на дежурство на берегу озера заступили танки взвода лейтенанта Петрова. В одном из них, кроме механика-водителя, находились командир полка и командир дивизии. Пушкарёв достал из планшета фотографии следов, полученные у парторга совхоза Усьман, который по своей инициативе изъятую плёнку проявил и снимки напечатал. Комдиву следы очень понравились.

Ночью танки стояли вокруг озера, но никакой дракон не появлялся. Комдив сначала разговорился, вспомнил прошлогодние учения. Но потом стал смотреть на подполковника хмуро, как будто это подполковник был виноват, что дракон не выходит.

Потом дракон появился. Небо уже серело, фары были выключены. Как дракон выходил из воды, не заметили, а увидели его, когда он уже полз по берегу. Огромный, гладкий и совершенно жуткий.

Он подполз к танку лейтенанта Петрова, схватил в пасть ствол пушки, как будто хотел её перекусить пополам. Непонятно было, то ли он чувствовал запах танкистов и поэтому принимал танк за живое существо, то ли просто хотел поточить зубы о такой удобный для этого предмет, как ствол пушки.

– Петров, не вздумай стрелять! – крикнул в радиотелефон комдив. Потом он вдруг вытащил из портфеля фотоаппарат «Киев» и полез наверх.

Открыв люк, он стал фотографировать чудище, громко матерясь от восхищения. Увидев вспышки, а главное, услышав голос, ящер оставил пушку. Он повернулся, и комдив сделал самый главный снимок в своей жизни.

Лохнесское чудовище, увидев этот снимок, плюнуло бы от зависти и уползло глубоко в свою шотландскую нору: крупным планом – огромная гладкая голова неизвестного гада смотрела в объектив маленькими глазами.

Следующий кадр – чудище, бегущее к фотографу. Оно бежало, как ящерица, но слегка извивалось своим огромным телом и длиннющим тонким хвостом. Лапы его стали почти прямые, тело поднялось над землёй, живот почти не касался её. Сама пластика движений почему-то напоминала движения насекомого, жука или таракана. И странным образом, пока таракан стоит на месте, можно на него смотреть. Но стоит ему побежать, как люди теряют власть над собой и в припадке страха, смешанного с отвращением, кидаются, чтобы немедленно его раздавить. С этим чувством невозможно бороться. Оно неподконтрольно сознанию, ему подвержены мужчины и женщины в равной степени. Похожее чувство овладело Пушкарёвым. Он был готов схватиться за пулемёт и открыть огонь. Но страх за комдива, похоже, потерявшего рассудок, оказался сильнее.

Следующий кадр: прямо над фотографом пасть с жуткими зубами. Следующий кадр: кусок сереющего неба и фрагмент люка, потому что Пушкарёв, не выдержав, стянул комдива вниз.

– Извините, товарищ полковник, – пробормотал он.

– Я бы успел! Последний кадр!

– Не успели бы, – сказал Пушкарёв.

Ящер потыкался в захлопнувшуюся крышку люка. Слез с танка и пополз вдоль берега. Тогда это началось.

– Пушкарёв, у тебя выпить нет? – спросил вдруг комдив.

Но идея комдива выпивать в танке на боевом дежурстве и в присутствии механика-водителя показалась Пушкарёву по степени абсурда цветочками по сравнению с тем, что произошло далее.

Ящер полз вдоль берега, не быстро, изгибаясь при движении всем телом. Дополз до скалы. Остановился. Пушкарёв вдруг почувствовал непонятно откуда взявшуюся жуткую тоску. Ни с того ни с сего, без всякой причины. Без всякого содержания. В том смысле, что тоска обычно бывает из-за чего-то. А эта была без повода, ничем не вызванная, необъяснимая, но она была такая сильная, что воспринималась как физическое ощущение. Его охватила подавленность, он понял, что не может двигаться. Спереди слышались истерические рыдания механика-водителя. Комдив прижимал к себе фотоаппарат. Кажется, он тоже не мог двигаться. Он смотрел на Пушкарёва выпученными глазами, потом положил ладонь правой руки на лысину. Фотоаппарат теперь валялся у него под ногами.

Не могло быть и речи о том, чтобы, например, всё-таки открыть огонь из пулемёта или включить двигатель и попытаться траками уничтожить этот кошмар, ползущий вдоль берега. Теперь уже и огонь по нему из пушки не казался таким уж бессмысленным. Почему бы и нет? Тем более что в автомате заряжания были снаряды. Учебные, но тоже вполне годные для этого случая. Хотя ничего странного Пушкарёв не усмотрел бы и в использовании фугасного снаряда. Или даже кумулятивного. Но Пушкарёв не мог пошевелить рукой, не то что стрелять из пушки, пусть даже и учебным снарядом. Он даже не мог говорить. Он видел в оптику, как танк Петрова завёл мотор и пошёл почему-то прямо на скалы. Перелез через два огромных валуна, полез по косой стене, идущей вверх. Причём ему удалось залезть довольно высоко, метра на три, но потом он провис одной стороной, перекосился, левый трак лопнул, и в таком положении застрявший танк и остался.