Александр Слепаков - Вся история Фролова, советского вампира

Но фотографии-то – вот они, полковник их проявил в ванной комнате в пластмассовом тазике. Крокодил с одной из них смотрит прямо на полковника, заглядывает даже не в глаза – в душу. А вот крокодил бежит к полковнику, чтобы откусить ему голову. Отличный снимок. А вот ещё… Маленькие глазки смотрят прямо в кадр, а под ними на всю фотография огромная открытая пасть. Почему-то сначала, когда снимал, страха совсем не было, а только потом началось это… даже непонятно, как это назвать… Даже теперь ещё, когда смотришь, оторопь берёт. Да, надо бы порвать эти фотографии к чертям собачьим. А плёнку сжечь. Но рука не поднимается. Не поднимается рука.

«Сам Снегирёв, генерал-лейтенант, вэдэвэшник, звонил, расспрашивал, просил дать фотографии. Пришлось соврать, что засветились, а те, что вышли… ничего нет на них интересного. Кусочек неба, кусочек люка. А что видел? Вроде что-то было. Что-то было. А что? Движение какое-то очень быстрое, не успел рассмотреть. Может, и крокодил. А может, и не крокодил. И главное, чего кошки на душе-то скребутся… Ведь Снегирёв чувствует, что ему всей правды не говорят. Он, конечно, тактичный советский человек. Понимает, что такие вещи нельзя прямо так вывалить на стол – вот, мол, крокодил, а вот его снимки. А если он взбесится, что из него какой-то задрипанный полковник дурака делает? У Снегирёва связи-то – о-хо-хо! На самом верху. Если он разозлится, я костей не соберу. Позвонить ему? А что сказать? Сложная ситуация.

Ладно. Решено. Всё равно он не поверит, что я ничего не видел. Не поверит, что на фотографиях ничего нет. Надо завтра ехать прямо к нему. Показать снимки. Отдать плёнку. Сказать, что по телефону боялся говорить. Ну его на х**. Со Снегирёвым ссориться нельзя. Два года осталось до пенсии. Дослужить и всё. Но… надо до завтра ещё напечатать снимки и себе оставить. Хоть по одному экземпляру…»

Но завезти снимки Снегирёву не пришлось. Потому что на следующий день полковника обнаружили мёртвым в постели, он умер во сне от обширного инфаркта. Такое неожиданное, печальное событие. Человек прожил трудную жизнь, сердце пошаливало иногда, плюс повышенное давление, лишний вес, нервотрёпка, без которой службы не бывает. Жена даже не слышала ничего. Спали в разных комнатах. Утром закрыла ему глаза, а вечером ещё пили чай на сон грядущий, разговаривали. И поверить невозможно, а как не поверить, когда полная квартира народу. Суета какая-то, чужие люди приходят, уходят. Все чем-то заняты. Гроб привезли из Багаевки.

Подполковник Пушкарёв принял командование дивизией как старший по званию и замкомандира. Он поехал на квартиру полковника, говорил с его женой, попросил свою приехать и побыть с ней. Документы, касающиеся службы, опечатал. Снимки и плёнки тоже осмотрел, но той, которую искал, не было. Что вызывало удивление, так как вообще плёнок было немного, на всех стояли даты проявления, порядок у полковника был идеальный. Но последней плёнки не было. Вернее, последней была августовская с экскурсии в Волгоград. И на ней, конечно, много величественного, но крокодила точно нет и быть не может. Так как она была проявлена до крокодила. Может, он не проявил? Но жена говорит, что он проявлял и фотографии печатал и вчера, и позавчера, но ей почему-то не показал. Сказал, что это по работе важные снимки, и ничего интересного на них нет. Ну, по работе так по работе. И куда они делись?

Командир кадрированной танковой дивизии полковник Вахнюк Илья Борисович был, как и его жена, родом из Севастополя. И там, где у него и у неё остались родственники и где она намеревалась поселиться, решено было его похоронить. Торжественное прощание с командиром было назначено на завтра.

Вечером подполковник Пушкарёв сидел в своём кабинете, просматривая бумаги, которые он и так хорошо знал, домой идти не хотелось. Хотелось побыть одному и собраться с мыслями. Только что ушли офицеры, выпитая бутылка коньяка лежала в корзинке для мусора. Помянули командира в узком кругу. Был он нормальным мужиком и хорошим офицером. Мог сорваться, накричать, причём лицо у него начинало при этом дёргаться. Память о контузии под Будапештом в сорок пятом. Нормально к одним офицерам относился с большей симпатией, к другим – с меньшей, но явных гадостей за спиной вроде никому не делал. Да и рановато, всего пятьдесят восемь лет. Спокойно можно было бы ещё пожить. Посидели, повспоминали, допили бутылку и разошлись.

Как-то неожиданно это всё. Вскрытие было, врачи сказали – инфаркт. Никаких оснований им не верить нет. В конце концов, бывает. Ну нет плёнки с крокодилом, может, он её выкинул от греха подальше. Но в голове Пушкарёва всплыли слова, услышанные здесь же, в этом кабинете, от полковника ГРУ Пальчикова: «У них спецсредства. Они работают с магами. Им этот ящер для чего-то нужен. Ты как к предателям относишься?» Стоило командиру сфотографировать крокодила, и почти сразу – инфаркт.

Пушкарёв не то чтобы не верил в совпадения, но они всегда выглядят подозрительно. Инфаркт, комар носа не подточит, но почему именно сейчас? И куда делась плёнка с крокодилом? А кто втянул полковника в эту историю? Да сам же Пушкарёв и втянул. Позвонить бы Пальчикову, но телефон может быть на прослушке.

Телефон, который мог быть на прослушке, зазвонил неожиданно, как будто только и ждал, что о нём вспомнят. Пушкарёв снял трубку. Звонил, конечно, Пальчиков.

– Да, знаю, передай жене соболезнования. Слушай, тут есть перспектива тебя в Москву перевести. Преподавателем на военную кафедру в университет. Какой? Московский государственный университет, слышал про такой? Так что давай, прилетай. Завтра ты не сможешь, а послезавтра вылетай. Да… жену с собой возьми, пусть она по Москве погуляет, попривыкнет. Так что я про твою просьбу помню, как видишь (никогда Пушкарёв ни о чем полковника Пальчикова не просил). Вот переедешь в Москву, на рыбалку будем ездить (Пушкарёв терпеть не мог рыбалку и, как ему было известно, полковник Пальчиков тоже). Модницу твою приоденем (полковник Пальчиков хорошо знал, жена Пушкарёва, красивая, кстати, женщина, никогда не гонялась за модой, одевалась строго и сдержанно. Да и сам тон Пальчикова слегка запанибратский звучал как-то необычно, как будто полковник хотел дать понять Пушкарёву, что их разговор может кто-то слышать).

«Всё одно к одному», – подумал понятливый Пушкарёв, откладывая трубку на рычаг. Он вдруг понял, что надо быстро ехать домой к жене. Расстегнул кобуру, достал «ТТ», осмотрел, вытащил обойму и вставил её на место. Поставил на предохранитель, засунул в кобуру, но застёгивать её не стал. Подошёл к двери, выключил свет и хотел выйти в коридор, но услышал, как рядом тихо сказали:

– Здравия желаю, товарищ подполковник.