Александр Слепаков - Вся история Фролова, советского вампира

Первым нарушил тишину Степан.

– Ничего, – сказал он, – это бывает, но ничего опасного в этом нет. Ну ходит человек. Ищет собаку, которая у него была, да… много лет назад. Но никому ничего плохого не делает. Страшного ничего нет.

– Часто тут такое бывает? – спросил Пушкарёв, а про себя подумал, что не испугался бы до такой степени, если бы это не было так неожиданно. И если бы это не было под землёй. И что этот фактор может быть самым серьёзным препятствием для развития технологий подземных боевых операций.

В последнее время поэт стал много пить. Много в смысле – для него много. Он вообще пьянел довольно быстро. Но раньше он держался в рамках некоторого цикла, в котором опьянение чередовалось с протрезвлением. А тут начались тяжёлые запои, скандалы. Пьянея, он делался высокомерный, надменный, типа великий. А мне как раз предложили штатную должность в газете. Завотделом сельского хозяйства говорил обо мне с главредом. Решили, что я толковый. А у них как раз уходил на пенсию журналист. Ну и меня взяли. Причём ни слова о горизонтах. Как-то мы сработались. Они не пристают с горизонтами, дымком костра, трудным счастьем и туманом. А я молчу в тряпочку про свободу, которая, я по-прежнему считаю, на х** людям не нужна. Даже про героику будней писать не заставляют. Для этого есть Вероника Долгова. Она возвышенно пишет про эти самые героические будни советских тружеников села. А сама, между прочим, не прочь потрахаться. Хороший товарищ и полезный сотрудник. А я про сельхозтехнику пишу. Про урожайность. Ну и про надои, как я уже как-то говорил. И из-за всего этого я стал с поэтом реже видеться.

Хотя я достаточно с ним повозился. И, считай, на руках его таскал, и от блевотины отмывал, когда он не мог по-другому. И кормил, и поил. Нужно было за ним следить, свалится где-нибудь в парке и замёрзнет. От переохлаждения дуба врежет. Ведь не лето уже. Однажды на трамвайной остановке, подняв его очередной раз, отряхнув с него землю и посадив его на скамейку, я спросил:

– Поэт, что с тобой происходит?

Я увидел, как в его пьяные мутные глаза вдруг стала возвращаться осмысленность, потом он повернулся ко мне и заплетающимся языком сказал:

– Понимаешь, я всё время чувствую, что приближается какая-то жуткая х**ня. Надвигается на всех нас. На город, на людей. Что-то, что нельзя задержать. Нельзя увидеть, даже нельзя понять, что это. Из чего оно состоит, чем оно опасно! Какое-то б***ское кошмарное неосязаемое ничто… Или нечто… Про это и говорила твоя родственница, которую зовут как царицу. Что-то, ты понимаешь, б****, неотвратимое. И мне просто страшно. Просто страшно.

Помню, мне тоже тогда стало страшно. Но я человек физически здоровый и довольно сильный и долго чувствовать страх не могу. К тому же я занят делом, то есть сосредоточен на вещах. Комбикорма, например. А поэт – он мембрана. Чувствительная мембрана. Он сосредоточен на себе. То есть он тоже делом занимается и сосредоточен на вещи, но эта вещь – он сам. И поэтому, я думаю, ему исключительно должно быть х**ово. Потому что человеку х**ово, когда он сосредоточен на себе, и сразу становится легче, как только он сосредотачивается на чём-то другом, а о себе забывает.

В конце концов поэта загребли в ЛТП. Меня при этом не было. Одна девушка рассказала мне, что, когда его уводила милиция, поэт говорил ей, то есть милиции, что это всё неправильно и не по-вампирски. Милиция же вела его молча, видимо, на мгновение почувствовав, что он прав.

Художники помогли мне найти полуподвал, который я снял у домоуправления за маленькие деньги. Комната двенадцать метров. Туалет. Кран. Царские условия. Купаться я ходил в баню. Моя жизнь налаживалась, а поэта я попробовал навестить в ЛТП, но меня не пустили.

Валера не знал, что поэта забрали в ЛТП. Он пришёл ко мне в уверенности, что поэт у меня. Узнав, что поэта нет, приуныл. Оказалось, он уговорил Сильвию Альбертовну поехать в Новочеркасск. Он очень рассчитывал, что поэт поедет с ним. Как-то поэт придавал ему смелости. Меня он даже боялся попросить. Но я сам вызвался, и это его очень обрадовало. Я, впрочем, не имел никакого представления об этой женщине и думал, что это просто блажь интеллигентной дамы, играющей в религиозность. Поскольку религиозность советской властью не поощрялась, многие интеллигентные дамы считали своей обязанностью иметь иконы, ходить тайком в церковь, поскольку это было интересно, модно и оригинально.

Но Сильвия Альбертовна совершенно на этих интеллигентных дам оказалась непохожа. Во-первых, никаких следов романтичности, во-вторых, она повела себя совсем не интеллигентно, а как-то странновато, а именно взяла двумя пальцами мой подбородок, повернула мне голову сначала в одну сторону, потом в другую и, осмотрев меня таким бесцеремонным образом, сказала:

– А что, вполне приемлемый экземпляр! Валера, – спросила она, – ты не ревнуешь?

– Нет, – ответил Валера.

– Это хорошо, – заметила Сильвия Альбертовна, – потому что повод может появиться. Садитесь, мальчики, в машину. Ехать так ехать.

«Угнанную» машину Сильвии Альбертовны милиция сразу, конечно, нашла. Не желая морочить себе голову, следователь счёл лежащие при ней трупы жертвами ДТП. Дело закрыли, машину отдали. Имея деньги и связи, Сильвия Альбертовна быстро поменяла кузов на новый…

Я сидел на заднем сиденье, Сильвия Альбертовна нет-нет да и бросала на меня взгляды в зеркало. До такой степени весёлые и откровенные взгляды, что меня это стало злить. Она увидела, что я злюсь, и это развеселило её ещё больше. Мне она, кстати, совсем не нравилась. Я вообще не люблю женщин старше себя.

Приехали мы в Новочеркасск. Нашли домик над косогором. Валера пошёл позвать хозяйку. Сильвия Альбертовна дала мне сигарету, и мы курили возле машины. Из дома вышел Валера, за ним шла женщина в платке. Она остановилась на линии, где кончался её дворик и начиналась улица. Посмотрела на Сильвию Альбертовну внимательно и сказала:

– Так вот ты какая. Хороша, нечего сказать.

– От тебя такой приятный запах идёт, – ответила ей Сильвия Альбертовна. – Не страшно?

– Так, – сказал женщина Валере, – забирай свою подругу и уезжай. Это хуже, чем я думала.

– Зачем же уезжать? – отозвалась Сильвия Альбертовна, затягиваясь. – Мы только приехали.

Мне стало не по себе от её тона. Я понял, что она может и ударить эту женщину. Я с удивлением посмотрел на Валеру. Валера стоял, потупившись, как-то немного вобрав голову в плечи. Не смотрел на меня. Я вообще перестал понимать, что происходит. Что это за развесёлая такая Сильвия Альбертовна, почему все её так боятся. У меня она никакого страха не вызывала. Только раздражение. Я сказал: