Александр Слепаков - Вся история Фролова, советского вампира

И вот теперь, именно теперь сердце операции тут, под землёй. Это не только универсальный командный пункт с абсолютной защитой, вплоть до ядерного удара. Это источник силы, идущий из глубины веков, из глубины земли. Источник власти. Ярость, сосредоточенная в этом месте, взорвётся, разнесётся по земле и поселится в сердцах солдат и офицеров, идущих на Запад, чтобы поставить на колени вековечного врага.

Только необходимо совершить сегодня магический ритуал. Разбудить эту ярость.

Той женщине опять сделали укол, она заснула. Ей нальют водки в рот. И оставят на троллейбусной остановке. Милиция её заберёт в вытрезвитель, там она проснётся и будет воспринимать произошедшее как дурной сон. Но когда увидит кадры по телевизору, может быть, и вспомнит что-то… Это совершенно не важно.

В своём кабинете Снегирёв немедленно включил телевизор. Он сел в кресло, налил себе армянского коньяка и закурил сигарету «Кэмел». По телевизору показывали комедию. Пел артист Боярский, кто-то шутил… Но этого не может быть. В такие минуты не может быть шуток…

Он немедленно запросил информацию по Москве. Заседание Политбюро отменено. По оперативным каналам информация, полученная утром по Объекту номер один, подтверждена. Но по телевизору танцуют и поют. Снегирёв видит это своими глазами. Нет, этого не может быть.

Сигарета как раз докурилась, и Снегирёв зажёг от неё другую, хотя никогда этого не делал, смотрел с отвращением, когда это делали другие, но теперь сам зажёг.

В дверь постучали. Принесли два рапорта. Первый сообщал, что Объект номер один скончался в 8.44 по московскому времени.

В ту же секунду на глазах Снегирёва весёлый фильм по телевизору оборвался. По экрану прошли помехи, какие-то полосы, потом заставка с информацией о перерыве в вещании по техническим причинам. Через минуту заставка исчезла с экрана, и Снегирёв увидел заставку с эмблемой «Мосфильма» и название картины: «Баллада о солдате». Пошли титры. Это всё соответствовало полученной информации.

Снегирёв включил радио. Отпил коньяк из рюмки и затянулся сигаретой. По радио радостный голос Пугачёвой пел: «Всё могут ко-роли… Всё могут ко-роли… И судьбы всей земли… Вершат они поро-ой…»

Где же траурный марш? Где печальная или хотя бы нейтральная классическая музыка? «Жениться по любви-и… Не может ни один, ни один коро-о-оль…» Этот бардак действительно действует на нервы. Ничего, он скоро прекратится. Впрочем, может быть, путаница в телерадиовещании носит преднамеренный характер, чтобы дезориентировать мировые центры информации, чтобы ничего не подтверждалось точно, чтобы там не успели среагировать.

Второй рапорт содержал информацию, от которой лицо Снегирёва застыло. Окаменело. Вчера около четырёх часов дня Объект номер один имел пятиминутную встречу с женщиной, которая была со Снегирёвым позже на спектакле в Большом театре.

Значит, она следила за Снегирёвым. Играла с ним в игру. Ну хорошо. Теперь игра подходит к концу.

Теперь стало ясно, почему эта мысль приходила в голову Снегирёва раньше. И почему дракон не принял жертву. Потому что дракон тысячу лет охранял род и теперь хранит от ошибок. И этой ошибки удалось избежать благодаря мудрости и могуществу дракона. Снегирёву пришлось воевать, и он не раз побеждал сильного и опасного врага. Но такого опасного врага, как она, встречать ещё не приходилось. Теперь есть окончательная ясность. Она изображала идеальную подругу, а по её следам шёл спецназ Пальчикова. Но далеко не зашёл. И уже не зайдёт. Что ж, теперь Снегирёв предупреждён. Дракон предупредил его. Теперь Снегирёв не сомневался в победе.

Поэта выпустили из ЛТП как-то неожиданно, за неделю до установленного срока. Почему так произошло, поэт не понимал. Правда, было подозрение, что он сам перепутал, когда этот срок кончается, и добавил себе неделю.

За время его пребывания в ЛТП зима, так сказать, вступила в свои права, пальто поэта, носившее следы былой элегантности, только в слабой степени могло защитить его от холода. Нужен был тёплый свитер. Поскольку никто из знакомых не знал, что его выпускают сегодня, никто и не планировал его встречать.

Поэту разрешили позвонить, он обзвонил нескольких знакомых, никого не было дома. Торчать на улице в такой холод не улыбалось. Но из гостеприимного ЛТП надо было уходить, а то они ещё передумают и задержат его. В последнюю очередь он позвонил Иевлевой. Она сразу взяла трубку. Нет, заехать она за ним не сможет, она только что из аэропорта, но пусть он придёт. Подождёт в тепле, пока вернутся с работы его художники. И тёплый свитер для него найдётся. Конечно, спасибо, спасибо… До Станиславского тут недалеко, потом трамваем до Крепостного, а там двадцать минут пешком до Пушкинской. Нет, он не простудится. Деньги на талон есть, когда его забирали, при нём было десять копеек. И их ему теперь самым честным образом отдали. Так что всё в порядке.

Трамвай, к счастью, подошёл как по заказу, водитель продал бы поэту талон, и поэт бы его прокомпостировал. Но почему-то поэт не стал покупать талон, пожалел денег, решил, что и так проедет несколько остановок. Люди ехали с работы, трамвай был переполнен. Вот и остановка «Переулок Крепостной». От Станиславского до улицы Энгельса переулок Крепостной резко поднимается, да ещё было довольно скользко. В ЛТП поэт ослаб, и пока он добрался до улицы Энгельса, он был уже мокрый и дышал, как собака. Но как раз на светофоре загорелся зелёный свет, и он пошёл по «зебре» на другую сторону улицы. Там он остановился, прислонившись рукой к стене дома, постоял немного. Пошёл снег.

Поэт перешёл на другую сторону переулка, шёл мимо каких-то заборов, за заборами стояли небольшие домики, ещё сохранившиеся в центре большого города, потом начались обычные городские дома. Есть особенно не хотелось, но ужасно хотелось курить. А тут как раз навстречу шёл парень и так аппетитно дымил сигаретой. Поэт остановился и попросил закурить. Парень тут же полез в карман, достал пачку, протянул поэту, потом достал спички и, умело сохраняя в ладонях от ветра огонь, дал прикурить. Многословную благодарность поэта прервал жестом руки, улыбнулся и пошёл дальше. Поэт остановился, затянулся во второй раз и поблагодарил Бога и мать с отцом за то, что дышит, смотрит на снег и курит сигарету.

Тут голова у голодного и уставшего поэта закружилась так, что он едва устоял на ногах. При этом ему было весело, и он был не против свалиться в сугроб. Но этого нельзя было делать. Видавшее виды пальто, припорошённое снегом, выглядело совсем как новое. Это важно было сохранить. После падения в сугроб впечатление элегантности больше бы не производилось. А оно, вместе с умением говорить не только культурно и интеллигентно, но даже вполне изысканно, было для бездомного поэта одним из средств выживать. Была надежда, которая часто, хоть и не всегда, оправдывалась, что люди посмотрят на него не как на простого бомжа, оборванца и алкаша, а как на интеллигентного культурного человека. Не станут гнать, материть… И так далее.