Дана Стар - Единственная для бандита

После слов Алонзо снова повисает тишина. Всё, что я могла сказать в своё оправдание, я уже сказала. Больше не осталось ничего. Я могла бы признаться в любви к Леону тысячу раз, но в мире мужчин судят не по словам, а по поступкам. Все мои поступки – один ужаснее другого.

– Ты должна была признаться раньше. Тогда был бы крохотный шанс. Сейчас я его не вижу.

Слова Алонзо прибивают меня к полу, я ниже опускаю голову, как побитая собака.

– Леон в ярости. Думаю, он бы убил тебя, – старик немного жуёт губами, раздумывая. – Убил бы, если бы не любил.

Что?!

Я с удивлением смотрю на старика.

– Он изменился рядом с тобой, – нехотя признает синьор Алонзо. – Стал другим. Не таким дёрганым, более сильным и цельным. Но сейчас твоё предательство отравило его любовь. От любви до ненависти один шаг, знаешь же? Тебе нужно уехать, Алина. Пока этот шаг не пройдён безвозвратно. Твоё присутствие здесь нежеланно и губительно для вас обоих.

– Мой сын… – рыдаю, заламывая руки.

Старик качает головой.

– Леон не даст его тебе. Не мечтай… – старик внезапно поворачивает голову в сторону, будто услышав что-то.

– Я бы хотела полюбоваться издалека на малыша. Хотя бы на спящего. Хотя бы…

– Нет!

Алонзо поднимается и подходит к окну.

– Прислуга собирает твои вещи. Всё, что тебе дарил и покупал Леон.

– Я не могу уехать, ни попытавшись поговорить с ним. Не могу!

Но старик крепко хватает меня за плечо и выталкивает из кабинета.

– Тебе нужно, – выделяет он это слово. – Нужно уехать…

– Я хочу…

– Послушай! – шипит дед. – Сейчас грядёт буря. Лучше переждать её вдалеке. Леон горяч, но может и остыть… – с внезапной теплотой говорит Алонзо. – Сейчас прошло слишком мало времени. Он не может судить здраво. Только злится. Сейчас он как вулкан! Но остынет непременно. Нужно время, Алина. У тебя его нет! Пошевеливайся…

Похоже, водитель привёз меня из больницы только для того, чтобы меня вышвырнули из этого дома, собрав все дорогие презенты Леона и нагрузив показной роскошью багажник автомобиля. До самого верха.

– Я тайком отошлю тебя в одно из своих имений и буду держать в курсе всего!

Я не верю своим ушам. Смотрю на морщинистое лицо Алонзо с хрупкой надеждой.

– У меня есть шанс? – спрашиваю, цепляясь за руки Алонзо.

– Поторапливайся. Пока Леон не спустился. Ну же… – толкает меня в машину, не слушая мою торопливую речь и просьбы.

– Я уже спустился.

Мёртвый, холодный голос Леона прорезает воздух. Мне мгновенно становится нечем дышать. Я словно лежу на дне океана, и толща воды давит на грудь – ни вздохнуть, ни пошевелить и кончиками пальцев.

– О каком шансе ты говоришь, Алонзо? – хрипло спрашивает Леон. – Она проебала их все, до единого. Есть только один шанс – смыть пятно этого позора. Кровью!

Я с ужасом и одновременно с восторгом смотрю на лицо Леона. Он похудел, на впалых щеках сейчас гораздо больше щетины, чем раньше. Волосы в небольшом беспорядке, рубаха сильно расстёгнута, а рукава закатаны. Я до сих пор люблю его невозможно сильно. Возможно, сейчас, даже больше, чем раньше.

Я вижу, что ему больно. Он прячет боль за гневом, но я чувствую мучительный огонь, пожирающий его тело и разум. Леон горит в костре ненависти ко мне.

Но… хуже всего, что в его правой руке зажат пистолет. Леон медленно поднимает руку и наводит пистолет на меня.

– Последнее слово, Лина.

– Одумайся, идиот! – пытается вразумить Алонзо внука.

– Ещё одно слово, дед, я пущу пулю тебе в лоб, а потом пристрелю эту лживую потаскуху.

– Она мать твоего ребёнка.

– Да! Да! – страшным голосом кричит Леон. – Я уже вглядываюсь в лицо сына с беспокойством. Вдруг гниль этой русской шлюхи пустила корни в моём ангелочке, а? Что, если эта сука испортила всё… Всё, к чему прикасалась?!

– Леон…

– Говори, мразь! Последнее слово! – голос Леона гремит, как фанфары прямиком из ада.

Дуло пистолета застывает в воздухе напротив моего лица. С такого расстояния не промахнётся даже трехлётка.

– Последнее слово, – хрипит, как утопающий.

– Я люблю тебя!

– Сука! Ты ЛЖЁШЬ!

Леон нажимает на курок.

Выстрел прозвучал, как громовой раскат. Я едва не оглохла от этого звука и подумала, что мертва.

– Вон. Из. Моего. Дома.

Леон опускает руку, но его трясёт крупной дрожью. Глаза бешено вращаются, налившись кровью.

– Никаких потайных имений, Алонзо. Слышишь? Или я подожгу его вместе с этой курвой, которую ты хотел припрятать. Я сожгу. Всё.

– Прости! Леон! Прости! Я не хотела… Тогда я не знала, что ты, такой…

– Какой, бля? Какой? – его голос снова лупит по ушам криком убийственно мощных децибел.

– Другой. Ты не зверь. Ты другой! Не кровожадный монстр! Ты ласковый и нежный. Заботливый. Я только тогда это поняла, когда ты спас меня. Постоянно спасал, ставя на кон не только свою жизнь, но и свою репутацию… – говорю торопливо, глотая слова вместе со жгучими слезами. – Я могу быть здесь. Хотя бы кем-то? Прислугой? Кормилицей? Леон, прошу… Я хочу увидеть сына.

– Моего сына. Ты. Не увидишь. Никогда, – режет словами, как будто ржавым ножом распиливает сердце надвое.

– Прошу, позволь мне всё исправить! Я хочу быть с тобой! Хочу этого ребёнка! Прошу-у-у, – падаю перед ним на колени, захлёбываюсь в слезах, будто в яде.

– Ты никто. Ты ничего не значишь для меня. Вали в Россию. С барахлом. Захлёбывайся в бабках, которые я перегнал на твой счёт. Твоя рабочая пизда нехило пополнила банковские счета. Это твой максимум. Всё. Тебя больше не существует для меня.

Леон скрещивает руки. Одна поверх другой. Правая рука с пистолетом лежит поверх левой.

– У тебя есть минута, чтобы сесть в эту тачку, Полякова Алина. Если не уедешь, – ухмыляется, как маньяк. – Тебя никто не будет искать здесь. Я лично выброшу твоё тело пираньям.

– Леон… Я…

Снова гремит выстрел. Пуля выбивает искры из брусчатки около моих ног.

– Десять секунд уже прошли.

Я медлю, как блаженная идиотка или самоубийца. Боже, я так не хочу верить, что это конец. Только не так… Пожалуйста!

– Ещё десять минут остались позади.

Я смотрю в лицо Леона. Сейчас оно ничего не выражает и напоминает алебастровую маску – так сильно он побелел, а глаза – глаза как озёра кипящей смолы. Без малейшего огонька.

– Поторопись…

Меня заталкивают в автомобиль силой. Кажется, старается не только водитель, но и сам Алонзо старается изо всех сил не допустить убийство.

Но Леон… он близок к тому, чтобы убить. Хладнокровно. У него не дрогнет рука. Я едва не выпрыгиваю обратно из салона, чтобы он оборвал мои мучения этим проклятым выстрелом.

Но машина стартует с места. Я выкручиваю шею назад. Смотрит он вслед. Или нет?

Леон разряжает всю обойму в воздух и, отбросив пистолет, вихрем проносится в двери дома.