Инна Бачинская - Магия имени

Все с облегчением похватали рюмки, засуетились, наливая, и веселье продолжалось. К теме Леночки, уехавшей за границу, больше не возвращались. Голоса становились громче, разговоры безалабернее, никто никого не слушал. Любимая подруга Люськи выскочила из-за стола и объявила стихи собственного сочинения в честь виновницы торжества.

– Ты помни обо мне, родная, – заголосила она, простирая руки в сторону Люськи, – моя подруга дорогая! Как мы с тобою хохотали, что стены в комнате дрожали!

Теперь сижу совсем одна, и не с кем выпить мне вина!

И погрустить, и пошалить, и душу некому открыть! [11]

Она бросилась к Люське и расцеловала ее в губы. После чего обе прослезились. Люська, пьяненькая, утирала слезы розовой бумажной салфеткой, бессмысленно улыбаясь.

– Браво! – рявкнул Трембач, хватая очередную бутылку. – За народные таланты!

Потом, разгоряченные и пьяненькие, гости потянулись в сад слушать соловья. Потом вернулись за стол и снова ели и пили.

Трембач был неисчерпаем. Он предлагал выпить за мир, дружбу, любовь, взаимопонимание и добрососедские отношения. Гости, наевшиеся, как удавы, и напившиеся, потихоньку расползались восвояси. Отбыли мордатые тетки, засобирались хмурые звероводы, Лиза-Блябла застенчиво жалась у стены, поджидая их. Исчезла Тамириса. Витек опьянел как-то сразу, расслабился и уже два раза падал со своей половины стула. В третий раз он схватился за край скатерти и стянул на пол глубокую керамическую миску с маринованными огурцами. Миска взорвалась как бомба, обдав самых стойких холодными брызгами маринада. Резко запахло укропом и чесноком. Инга бросилась из-за стола в коридор за тряпкой, рванула на себя скрипящую дверь кладовки, шагнула внутрь и застыла, оторопев.

В темной глубине кладовки почему-то сидела в старом кресле улыбающаяся Тамириса, уронив на колени руки. Смутно белело ее маленькое лицо. Инга, испытав мгновенную слабость в коленках, попятилась, а Тамириса вдруг стала клониться вперед. Инга непроизвольно шагнула к ней, протягивая руки, словно пытаясь удержать… Тамириса продолжала клониться, пока, странно молчаливая и неподвижная, не уперлась грудью в вытянутые руки Инги. Та, с трудом удерживая ее каменно-тяжелое тело, пятилась, понимая, что случилось непоправимое… Тамириса, выскользнув из ее рук, упала на пол, глухо стукнувшись лицом о выщербленную половицу. Она лежала неподвижно, подогнув под себя руки, как большая нелепая кукла. Из высокой прически торчали две булавки с замысловатыми китайскими иероглифами. Инга рванулась из кладовки, в ужасе захлопнув за собой дверь.

Она мчалась по саду, не разбирая дороги. Одна мысль билась в сознании: «Скорее! Скорее!» И еще одна: «Вот и все!» Она перемахнула через забор, едва заметив его. Центр Посадовки был безлюден, тускло горел фонарь, освещая разбитую нечистую улицу. Укрывшись под деревом, дрожащей рукой Инга набрала номер Шибаева. Услышав его голос, она едва не зарыдала от облегчения.

– Инга! – закричал он радостно. – Почему ты не позвонила?

– Сашенька, Сашенька, забери меня отсюда!

– Что случилось?

– Сашенька, Тамирису убили! Там гости, полно людей, а она в кладовке! Мертвая! Витек разбил миску с маринованными огурцами, я открыла дверь, а она упала на меня… – сбивчиво объясняла Инга, с трудом сдерживаясь, чтобы не зарыдать в голос. – Сашенька, я на остановке… Приезжай скорее! Мне страшно! – Она всхлипнула.

– Инга, послушай… Ты меня слышишь? Инга! Перестань плакать! Инга! – кричал он, понимая, что она его не слышит. – Я приеду через тридцать минут. Через двадцать! Там есть люди?

– Где? – не поняла Инга.

– На остановке? Там есть кто-нибудь?

– Нет, – сказала она неуверенно, оглядываясь. – Никого нет.

– Инга, жди меня где-нибудь в стороне, уйди с остановки. Спрячься! Не выходи из укрытия, пока не увидишь мою машину. Поняла? И успокойся, родная! Не бойся!

– Да, – ответила Инга, – хорошо. Сашенька, приезжай скорей! Я утром тебе звонила, хотела рассказать… – вспомнила она. – Ши-Бон, Вася может ходить! Он не инвалид! Он бегал по саду сегодня ночью. Ши-Бон, ты слышишь? Он не инвалид!

Шибаев гнал машину, выбирая пустынные улицы подальше от центра города. Дважды проехал на красный свет, что, похоже, становилось уже привычным. В Посадовке он был через двадцать четыре минуты после звонка Инги. Подъезжая, он видел, как отвалил от разбитой стеклянной будки последний автобус. Единственный пассажир сидел позади шофера. Шибаев припарковал машину у щербатой бровки, заглушил мотор и выскочил в теплую светлую ночь. Вокруг было тихо и безлюдно. Светила луна. Казалось, она летит по ночному небу сквозь неподвижные легкие облака, а облака стоят на месте. Инги нигде не было. Отгоняя дурные предчувствия, Шибаев побежал к деревьям, повторяя:

– Ну что за пацанизм! Инга! – позвал он негромко.

Под деревьями никого не было. Он вернулся на автобусную остановку – по-прежнему никого. Подошел к изрезанной скамейке – никаких следов борьбы, оторванных пуговиц, оброненной губной помады, ничего. Растерянно оглянулся. Она уехала, подумал Александр, не дождалась, и ринулся на машине за автобусом, хотя прекрасно помнил, что автобус был пуст. Догнал расхлябанный вонючий автобус на повороте к инструментальному заводу и убедился, что Инги там нет. В салоне был мужик, который сидел за шофером, и двое новых. С трудом подавляя растущую панику, Александр вернулся в Посадовку, смутно надеясь, что Инга ждет его там и они странным образом разминулись. Он стал звать ее, почти зная, что это напрасно, не желая верить, что произошло страшное и непредвиденное. Непредвиденное? Детективные игры до добра не доводят. Звонить Тротилу? Поднимать по тревоге оперативников? Он метался по скупо освещенному поселку, испытывая страх, беспомощность, растущее бешенство.

Наконец догадался позвонить, но Инга не ответила. Он тыкал в кнопки телефона снова и снова, но ответом ему была тишина…

Он чуть не проехал нужный дом и резко затормозил. Праздник, видимо, уже закончился. А если нет, тем лучше. Значит, выступление будет публичным. Он рванул ручку третьей справа двери. Она легко распахнулась, видимо, была не заперта. На него с удивлением уставились три пары глаз: пьяненькие – Хабалкины, удивленные – старика и испуганные, как ему показалось, молодого человека в инвалидном кресле. Хабалка копошилась у стола, старик сидел, привалившись к спинке дивана, Вася – у компьютера. Мирная семейная идиллия. Гости уже разошлись.

Шибаев бросился к Васе, схватил его за шиворот и почти выдернул из кресла.

– Где она? – рявкнул он.

– Не тронь! – завопила Хабалка, швыряя на стол тарелку и бросаясь к ним. Тарелка со звоном разбилась.