Irene - Эфффект линзы

Сегодня была среда. В общем, обычный, ничем не примечательный день. Последний месяц осени клонился к закату и, как по чьему-то сигналу, в воздухе появились маленькие колкие снежинки, еще не похожие на настоящий, «зимний» снег. Я остановился в прихожей перед зеркалом, заматывая шарф. Не знаю, почему, но в последнее время стало тяжело смотреть самому себе в глаза… Скользнул взглядом по отражению и зажмурился.

… Никогда не обращал на нее внимания. Мы учились вместе с первого класса, а я будто не видел ее. Бывают такие люди, один прямой долгий взгляд на которых может иметь самые непредсказуемые последствия. Лена всегда хотела выделиться — мне казалось, что она несет свою красоту как флаг, высоко поднимая ее над головой, играя и размахивая ею, как гордый тореадор перед носом у разъяренного быка. Так было всегда, и я думал, что меня невозможно удивить. Но один раз, придя раньше срока на какой-то школьный праздник, я, ничего не подозревая, отправился к себе в класс. И замер около приоткрытых дверей.

Лена танцевала. В комнате зависла синеватая призрачная дымка вечернего света — октябрь с его ранней густой темнотой и маленькими теплыми огоньками в окнах отдаленных домов притаился где-то за окнами, и будто наблюдал за ней исподтишка, как и я. Мне казалось, во всем мире не было ничего красивее девушки, порхающей по нашему классу, передвигающейся в такт неслышимой музыке. Не знаю, почему она оказалась именно здесь, почему парты вокруг стояли полукругом, как в древнем амфитеатре, почему этот фиолетовый фон так красиво контрастировал с ее белым простым костюмом, но в ту секунду я подумал, что никто и никогда не видел ее настоящую, живую, потрясающую красоту. Только я и только в этот момент… И это стало началом моей личной катастрофы.

Потом вся наша история была весьма банальной. Я ухаживал за Леной, она принимала это за шутку, но в итоге мы все же начали встречаться. Ровно две недели. Две недели, которые изменили меня навсегда. А потом, в один обычный январский день, она сказала, что уезжает. Я, кажется, спросил: «А как же…» А она, кажется, ответила: «Да ладно тебе, Кир. Можно подумать, у нас реально что-то было». И я понял, что для нее наше «что-то» действительно не существовало.

Пару месяцев я жил в аду и ежесекундно чувствовал острую, нестерпимую боль.

А потом стал много курить, проколол себе бровь и поклялся больше никогда о ней не вспоминать.

Конец истории.

… Вновь посмотрел на себя в зеркало, пересиливая отвращение. Почему я так много думаю о Вике? Потому что хочу помочь или потому что она напоминает мне о той девочке, танцующей в темноте без музыки? Она ведь обычная школьница, она верит мне, и ей вовсе не нужны мои странные фантазии и воспоминания. Я тяжело вздохнул.

Чуть позже, через несколько часов, ходил кругами по своему кабинету, сжимая во вспотевшей руке мобильник. Мне пора прекращать это все. Вика уже не нуждается в моих консультациях. Да, они ей точно не нужны! Дальше ей сможет помочь только узкий специалист. В принципе, я даже знаю, к кому можно обратиться…

В этот момент в коридоре послышался странный шум, будто кто-то тянул нечто тяжелое за собой по каменному полу школы. Я уже собирался открыть и выглянуть наружу, как дверь с треском распахнулась сама.

Мы замерли друг против друга: я — от удивления, она — в полутрансовом состоянии с почти безумным, чересчур сконцентрированным взглядом, буквально пронзающим меня насквозь.

— В-вика… что с тобой?

Девушка сделала шаг в мою сторону и неуверенно качнулась, будто не собиралась переступать порог моего кабинета. Я удивился ее бледности — губы казались абсолютно бескровными и немного подрагивали, хотя слез не заметил.

— Вы все-таки и есть подонок, Кирилл Петрович… — ее голос хрипел и срывался на шепот, будто перед этим отчаянно кричала несколько часов подряд во все горло.

— Я не понял…

— Что ты не понял?! — Вика приблизилась ко мне еще на полшага и я увидел, как за ней волочится по полу сумка на длинной ручке — источник странного шума. — Что ты не понял?! Что я рассказала… Господи! Я тебе такое рассказала… даже мама моя не знает! Никто не знает! И что?! Теперь вся школа!!!

В ту секунду меня впервые в жизни замутило от страха. Как узнали? Кто? Что все это значит? Я тряхнул головой, пытаясь собраться с мыслями, но так и не смог осознать, что именно она мне сказала. Мне показалось, что комнату застилает молочно-белый туман, среди которого я отчетливо видел только полные ненависти и острой, ошеломляющей обиды сияюще-синие глаза Вики.

— Вика, ты что… Что ты говоришь?!

Я попытался коснуться ее руки, но она отскочила от меня, как от прокаженного, с отвращением поморщившись.

— Не трогай меня, — прорычала Ольшанская. — Я… я же никому так не доверяла… и, знаешь… только и могу, что тебе такого же пожелать…

Я слабо соображал, что делаю, кажется, все же умудрился схватить ее за руку, но в ту же секунду Вика размахнулась и со всей силы ударила меня по щеке.

Испугавшись своей же смелости, она всхлипнула, прижав ладонь ко рту, и стремительно выбежала из кабинета. Я рванулся за ней, но дверь, которую она захлопнула за собой, чуть не ударила меня прямо в лицо.

Я остановился и зажмурился, борясь со проклятым белым туманом, застилавшим мои мысли. Да что же это… Как же это возможно?! Ведь ни одна живая душа не знала… Схватил с вешалки куртку и выскочил в коридор.

В небольшом фойе около кабинета 11-А было шумно — старшеклассники, из тех, кто не отправился за угол покурить или в ближайший магазинчик за чем-нибудь более вкусным, чем наши железные столовские булочки, стояли у окна, вяло переговариваясь, или слушали плееры на телефонах.

Первым, кто попался мне на пути, был Жженов.

— Где Ольшанская?!

Его огромные, навыкате, темно-карие глаза стали еще в два раза больше и теперь занимали чуть не половину лица. Я остановил его и стиснул плечо, почти не контролируя собственную силу.

— К-кирилл Петрович…

— ОЛЬШАНСКАЯ ГДЕ?!

— Не знаю, честно…

Очнувшись, я отпустил хватку, нечаянно толкнув несчастного Жженова. Коля испугано сглотнул, все тем же взглядом лемура шокировано наблюдая за мной.

— А кто знает?! — Я повернулся к остальным ошеломленным моим внезапным появлением ребятам. — Что сейчас тут произошло?!

— Кирилл Петрович, что с вами? — Рыбакова внимательно изучала меня недоверчивым хмурым взглядом. — Вы какой-то не такой…

Я подошел к ней, тщательно собрав в кулак жалкие остатки своего спокойствия.

— Лиль, я очень тебя прошу… Расскажи мне, пожалуйста, не происходило ли в последние полчаса чего-то странного.

Что может быть более странным, чем школьный психолог с растрепанной шевелюрой, диким взглядом и горящей правой щекой?