Владимир Гурвич - И корабль тонет…

— Ты молодец, что сказала правду, — одобрил Филипп. — Ненавижу, когда врут. Ты часто врешь?

— Не часто, но случается.

— А почему лжешь?

Марина вздохнула про себя, эти расспросы ей, во-первых, не нравились, а, во-вторых, начали немного утомлять.

— Так получается. Иногда это единственный способ, чтобы чего-то получить или чтобы тебя не унизили.

— Я так мало о тебе знаю, — произнес Филипп.

— Ничего интересного.

— А мне интересно.

А он умеет быть упрямым, отметила Марина.

— Я актриса, вернее, это только я сама себя так называю. А на самом деле, никто меня таковой не считает. И правильно делают. Я снимаюсь в массовке, в лучшем случае в малюсеньких эпизодах, с двумя-тремя репликами. Вот, собственно, и все.

Филипп молчал, но Марина почти не сомневалась, что он думает о ней. Точнее, об ее несчастной судьбе. Эти мысли можно было легко прочесть на его лице.

— Но почему ты не можешь сниматься в больших ролях?

— Чтобы сниматься в больших ролях, нужны знакомства, протекции. А иногда просто везенье. А у меня нет ничего из этого списка. Поэтому до конца жизни я так и буду топтаться в передней киноиндустрии.

— А ты полагаешь, что хорошая актриса?

— Мне так кажется. Да и другие люди, в том числе режиссеры об этом мне говорили. Но не я одна такая, знаешь их сколько. На всех места просто не хватает. Пробиваются единицы.

Филипп в очередной замолчал, Марина же терпеливо ждала, что он скажет.

— Я тебе помогу. Не знаю, еще как, но постараюсь обязательно помочь, — неожиданно пообещал он.

— Стоит ли тратить на меня усилия, Филипп. Есть немало других сфер для приложения твоего таланта.

— Я сам решаю, что мне делать, куда направлять усилия. — Филипп вдруг вскочил с шезлонга и стремительно стал удаляться.

Шаронов постучался в дверь каюты Шаповалова.

— Входите, — услышал он недовольный голос хозяина яхты.

Шаронов заколебался: входить или не входить. Но толкнул дверь. Нет смысла что-то откладывать, даже если Шаповалов не в духе.

— Это вы? — Шаповалов и не пытался скрыть, что удивлен его визитом. — Не ожидал вас увидеть.

— Почему?

— Мне казалось, что вы стараетесь минимизировать наше общение.

— В общем, так оно и есть.

Шаповалов внимательно посмотрел на него.

— Что же вас привело в наши края?

— Я хотел поговорить с вами о сценарии?

— Вот как. А я грешным делом думал, что менее всего вас интересует на свете, как раз сценарий.

Шаронов пожал плечами.

— Вы недалеки от истины.

— Недалек?

— Вы попали прямо в нее, — усмехнулся Шаронов.

— Мне нравится, что вы честный. Но тогда не пойму ваш интерес.

— Я привык все, что делаю, делать добросовестно. И если должен написать сценарий, он должен получиться отличным. Даже если у меня нет желания его писать.

— Я понимаю, — кивнул Шаповалов. — Мне нравится ваше отношение к делу. И что же вас привело конкретно?

— Это мнение не только мое, но и второго сценариста. То, как развивается сценарий, вернее, то, как выстраивается ваш рассказ, он получается излишне односторонний. Зрителю такой фильм покажется несколько монотонным.

— Ладно, не тяните кота за хвост. Говорите, с чем пришли.

— Чтобы фильм получился сбалансированным, требуется сильная женская линия.

Шаронову показалось, что по лицу Шаповалова прокатилось выражение недовольства.

— У меня был иной замысел.

— Он никуда не исчезает, наоборот, становится более выпуклым.

— Вы так думаете? — с сомнением произнес Шаповалов.

— Поверьте моему опыту сценариста.

— Если бы не верил, не пригласил. И что вы думаете об этом реально?

— На яхте с нами плывет Алла. Мне кажется, она достаточный интересный типаж, чтобы послужить основой образа.

— Как-то не думал об этом. Но если вы считаете, что это пойдет на пользу, валяйте. Этот тот вопрос, ради которого вы ко мне пришли.

— В общем, да.

Шаповалов с сомнением покачал головой.

— Странно.

— Вас что-то удивляет в моем поведении?

— Именно удивляет. Я ждал, что вы придете ко мне, но совсем не с таким вопросом.

— Почему?

Шаповалов на мгновение задумался.

— Не знаю. Мне так казалось. Разве этого недостаточно.

— Не всегда.

— Пожалуй, вы правы.

— С вашего позволения я пойду, — проговорил Шаронов.

— Если у вас вопросов больше нет, то есть у меня. Не возражаете, если я их вам задам?

— Задавайте.

— Хочу понять, что происходит. Всегда понимал, а сейчас ни черта.

— Вы о чем?

— Об этой пакости — кризисе. Все летит к чертовой матери. За неделю я потерял больше, чем за десять лет. Еще недавно мне казалось, что такого не может быть никогда. Можете мне объяснить?

— Могу, только не уверен, что мои объяснения вас обрадуют.

— Это уж мне решать, радоваться или нет. Говорите.

— Кризис — это период великого перераспределения: власти, влияния. И разумеется денег. Он отбирает у тех, кто все это имел, и дает тем, кто стоит в очереди на получении. Особенно сурово он обходится с теми, кто полагали, что то, что им было дано, является пожизненной рентой. И никто этого их никогда не лишит.

— Вы полагаете, я могу лишиться всего?

— Это не я решаю. Но полагаю, что такое вполне может случиться. Ни вы первый, ни вы последний.

— Вы прямо меня обнадежили.

— Я предупреждал, что мои слова вам не понравятся.

— Да что вы заладили: не понравятся, не понравятся. Разве в этом дело. Как уберечься от вашего перераспределения?

— Тут я вам не советчик. Могу лишь сказать: готовьтесь к худшему. По крайней мере, это не помешает.

— Нет уж, увольте. Это значит признать свое поражение.

— На самом деле, это и есть настоящая победа.

— Для вас, но не для меня, — вдруг почти вплотную подошел к Шаронову Шаповалов. — Для меня все предельно однозначно: победа — это победа, поражение — это поражение. И я никогда не изменю этому принципу.

— Я вас не призываю изменять своим принципам, я лишь высказываю свою точку зрения.

— И вы полагаете, что с такой точкой зрения можно жить?

— Я же живу.

— А вы уверенны, что это жизнь?

— До сих пор сомнений не возникало. Просто жизнь многогранна, у нее есть такие грани, которые кажутся непривычными. Но они не просто реальны, они гораздо реальней, чем привычное большинству существование.

— Думаете, я никогда не слышал такие речи, — усмехнулся Шаповалов.

— Их многие слышали, но мало кто их воспринимает. Они проходят сквозь сознание, как солнечные лучи сквозь стекло.

Шаповалов отошел от Шаронова и сел в кресло.

— Не могу понять, что вами движет. Прежде чем пригласить вас писать сценарий, мои помощники составили на вас целое досье. Сначала все шло абсолютно нормально. И вдруг в одно мгновение все изменилось, словно кто-то взмахнул волшебной палочкой. Я тогда даже подумал, что так не бывает. Либо это мистификация, либо помешательство.