Владимир Гурвич - И корабль тонет…

— Я похож на сумасшедшего? — улыбнулся Шаронов.

Шаповалов бросил на него быстрый взгляд.

— Я видел немало сумасшедших. Не все они похожи на сумасшедших. Некоторых от нормальных не отличить. Но они сумасшедшие.

— Если вам так удобней, то будем считать, что я их тех сумасшедших, которые на них не похожи.

Шаповалов вдруг вскочил с кресла и нервно пронесся по каюте.

— Не могу я понять, что вами двигает. Не могу. А мне это не нравится. Вот смотрю на вас и виду ясно: вы такой же, как я, как все. Но при этом мыслите по-другому, поступаете по-другому. Такого не бывает.

— Бывает, хотя и редко, — возразил Шаронов.

— Но ведь до какого-то момента вы были такой же, как все. Значит, что-то произошло. — Шаповалов буравил Шаронова взглядом.

— Произошло, — подтвердил Шаронов.

— И что же?

— Я соприкоснулся с другой реальностью.

— Понимаю. — Указующий перст миллиардера показал вверх. — Вы побывали там.

— Где я был, точно не могу сказать. Может, там, — посмотрел Шаронов наверх, — может там, — посмотрел он вниз.

— Так там или там? — нетерпеливо спросил Шаповалов.

— Я же сказал, не знаю. Скорей всего ни там и ни там.

— Так не бывает, всегда есть точка, где мы находимся в данную минуту. Путь даже не на земле, — усмехнулся Шаповалов.

— Не думаю. Мой опыт свидетельствует о другом.

— Ну, хорошо, объясните, как все началось? Ведь должна же быть точка отсчета.

— Вот тут вы правы, точка отсчета есть. Все случилось для меня абсолютно неожиданно. Я был вполне здоровым человеком, почти никогда не жаловался за здоровье. И уж тем более на сердце. И вдруг совершенно неожиданно у меня возникает сердечный приступ. Жена вызывает «Скорую помощь», и она увозит меня в больницу. А там происходит остановка сердца. И тогда случилось нечто, о чем я даже, и помыслить не мог. И если меня бы спросили, то скорей бы сказал, что такого никогда быть не может. — Шаронов замолчал.

— Что же такого необычного, чего быть не может, но что произошло, с вами случилось? — спросил Шаповалов, не спуская с него глаз.

— Моя душа покинула тело.

— И как же она это сделала? — В голосе Шаповалова прозвучало насмешка, смешанная с недоверием.

Но Шаронов словно бы не обратил внимания на эту интонацию.

— Она вышла из макушки. Это было не слишком приятное ощущение, как будто вы освобождаетесь от одежды, которая вам мала. И через несколько мгновений я увидел себя сверху, лежащего без сознания. А вокруг меня суетились доктора, кажется, они делали прямой массаж сердца. Но в тот момент меня это интересовало менее всего. Меня, вернее мою душу, словно бы подхватил какой-то вихрь. Она вдруг стремительно понеслась вверх. И оказалась в каком-то туннеле.

— Все хором говорят о туннеле, это уже стало расхожим местом.

— Вы правы, насколько я понимаю, туннель — это обязательный элемент перехода из одного мира в другой. Я летел по нему, ощущая небывалую легкость. И по мере того, как углублялся все дальше, меня сопровождал все более ослепительный свет. Я вылетел из туннеля, как вылетает пробка из шампанского. И оказался около какой-то стены. Но эта стена не являлась сплошной, там были какие-то отверстия. Они словно бы предлагали выбрать себя. И вот в одно из них меня затянуло, как затягивает пыль в пылесос. Я пронесся через нее и очутился в совсем другом пространстве.

Шаронов в очередной раз замолчал. Молчал и Шаповалов. Он достал сигарету и закурил.

— Вы, наверное, понимаете, что мне жутко любопытно, что же случилось с вашей душой в этом пространстве? Кстати, а что из себя оно представляло?

— Это был открытый космос, непостижимо огромный. Меня отгораживала от него оболочка, в которой заключалась моя душа.

— Прямо космический корабль с космонавтами.

— Именно так, — кивнул головой Шаронов. — Только было одно важное отличие. Я очень явственно ощущал, как давит всей своей непомерной тяжестью на меня космос. И как с каждой минутой отделяющая мою душу от него оболочка становится все тоньше. И при этом я очень ясно понимал, что это все самым тесным образом было связано с моей прошлой жизнью. А мое спасение зависит от того, смогу ли я ее изменить. И как только я принял решение жить кардинально по-другому, как тут же стремительно понесся вниз. И снова вошел в тело через голову. Между прочим, это оказалось значительно трудней, чем выйти. Вроде бы даже получилось не сразу. Вот собственно на этом и завершилось то путешествие.

— Я так понимаю, самое важное случилось потом, — проговорил Шаповалов.

— Трудно сказать, что тут самое важное — задумчиво произнес Шаронов. — Но когда я вернулся в сознании на больничной койке, то это было возвращение уже в другое сознание. Я понимал: то, что со мной случилось, был то ли призыв, то ли требование пересмотреть всю мою жизнь. Когда я находился в тонкой оболочке, отделяющей меня от бесконечного, смертельно холодного космоса, то у меня возникло ощущение, что меня отпустили на землю с условием, если я кардинально изменюсь. Точнее, откажусь от прежнего существованию и начну новое. И когда буквально через несколько дней я вышел из больницы, изумив врачей моим стремительным выздоровлением, у меня не было сомнений, что возможность возвращения к тому, что было раньше, для меня закрыта.

— И вы легко расстались с той вашей жизнью?

— Как ни странно, не только легко, но почти без сожаления. Мне настолько все это стало неинтересным после того, что я пережил, что я забросил все сценарии, отказался от контрактов, даже заплатил неустойку. Но писать все эти глупейшие и плоские сюжеты больше был не в силах. Я слишком по-иному стал смотреть на мир. И в этот взгляд на кино, как и многое другое, уже не вписывалось в прежнюю действительность. Мне предстояло искать нечто принципиально иное.

— И нашли?

— И да, и нет.

— Это как же понимать?

— Поиск никогда не заканчивается, мы обречены на вечное движение. А любая остановка всего лишь передышка перед новым броском.

— Не слишком ли все это утомительно?

— Нет, это восхитительно.

— Что-то по вас это не заметно. Вы скорей выглядите разочарованным.

— Я вернулся в мир, из которого с радостью ушел. Это меня тяготит.

— У вас проблемы с сыном?

— Да.

— Я могу дать вам денег на его лечение. И вы уедете. Согласны?

— Нет.

— Почему? — изумился Шаповалов.

— Эти деньги ему не помогут.

— Да отчего же, деньги есть деньги, если они могут помочь, то обязательно помогут. А как они получены, не суть важно.

— Я знаю, эти деньги ему пользу не принесут. Я должен сделать то, что должен. Но как можно быстрей. Дорог каждый день. Только тогда сын с их помощью поправится. Все очень взаимосвязано.

— Нет, не понимаю я вас. Я предлагаю…