Галина Чередий - Крылья мглы [СИ]

— Пошли разбивать лагерь, новобранец Войт, — сказал Киан, отпустив меня, буквально секунду поколебался, держа в руках рюкзак, но потом вернул его мне и без труда взвалил тушку убиенного копытного себе на плечи.

— А лагерь у нас, видимо, будет там, где ты швырнул тот тюк с барахлом? — уточнила я, озираясь и пытаясь сориентироваться. — Знать бы еще, где это.

Мак-Грегор действительно собрал нас на охоту так, будто мы месяц кочевать по лесам намеривались. Несколько шкур, всякий текстиль и приспособы с полок, что-то из деревянной посуды и кусок сероватого мыла, такого же, каким мы пользовались в подпольной купальне. Он долго копался, почесывая затылок, что демонстрировало: подобные приготовления для него в новинку, после все тщательно завернул и связал, формируя хоть и компактный, но приличных размеров куль, и прихватил его второй лапой после оборота, едва оторвавшись от земли. Сбросил он его около какого-то небольшого, вроде бы ручейка, за несколько минут перед тем, как взвиться повыше, а потом рухнуть на жертву.

В отличие от меня, вообще не имеющей представления, в какой стороне тот ручей, виверн уверенно двинулся вперед, а в ответ на мое ворчание, стал объяснять, по какому принципу определять нужное направление, учитывая особенности окружающих растений и положение солнца. Возможно, со временем я смогу это усвоить, лишь только научусь обращать внимание на всякие, казалось бы, несущественные вещи, бесполезные для бывшего чисто городского жителя.

Зато, когда дело дошло до разжигания костра, тут я не оказалась полной лохушкой, а вот у Киана получалось не особенно хорошо. Кора и мох, что он собрал и пытался поджечь вполне обычной зажигалкой, прекрасно дымили, вышибая у нас слезу, но гореть не хотели — тут же тухли.

— И почему ты плеваться огнем не умеешь? — беззлобно подколола его я, отбирая зажигалку и быстро выстраивая из его заготовок пирамидку, что сразу загорелась.

— Ядом — могу, огнем — нет, — сокрушенно вздохнул Киан и взялся разделывать тушу. — А ты, как всегда, совершенство во всем, за что ни берешься, детка.

— Хватит подлизываться, — закатила я глаза.

— Не хватит, — возразил он. — Никогда не хватит.

— Подумаешь, умение — устроить себе источник тепла и возможность что-то приготовить любыми подручными средствами. Любой, кто жил на улице достаточно долго, умеет это.

— Расскажешь? — Он бросил на меня лишь один краткий взгляд, продолжая монотонными несуетливыми движениями снимать шкуру, но я буквально всем нутром ощутила, что все его внимание сосредоточенно в ожидании.

Готова ли я была вот так взять и начать говорить об этом? Если верить психологическим портретам, которыми меня награждали все встреченные на жизненном пути психологи и психиатры, я личность патологически скрытная, эмоционально невосприимчивая, асоциальная, любым способам втянуть меня в общение с целью заслужить доверие не поддающаяся и противопоставляющая им агрессию. На Мак-Грегора моя агрессия не действовала, якобы отсутствие эмоций с ним тоже не работало, избавиться от его общества мне тоже не светило, как ни старайся… и впервые за годы меня это… ну, скажем, устраивало. Отчего бы и не поговорить?

Начать было не так трудно, как мне представлялось. Может, потому что были это воспоминания о хороших временах… что были у меня, ой как были, но все их заслонили, будто подтерли местами до прозрачности, дурные. Как я допустила, чтобы годы и годы трудных, но счастливых моментов оказались обесценены единственным поступком Лукаса, пусть и причинившим и разорвавшим сердце в клочья? Почему я позволила себе вычеркнуть все светлое, что у нас было, лишила именно себя всего этого? Неужели от того, что залив без разбору прошлое густым непроглядным черным, надеялась быстрее избавиться от него? Ну что, пришло время констатировать — не сработало. Но зато сейчас, начав с самого нашего с Лукасом побега из приюта, я уже не смогла остановиться. Да, мы бродяжничали, голодали, попрошайничали и воровали, попадали в ситуации, способные напугать и шокировать обычного, привыкшего к размеренной, комфортной жизни обывателя, но всегда выбирались из них целыми, борясь против всего вместе, прикрывая спины друг другу, не бросая, не предавая, не помышляя о том, чтобы отказаться от выросшей между нами душевной близости, променять ее на что-то другое. А когда добрая старушка Хокинг выделила нам свой подвал, вообще ощущали себя самыми удачливыми и преисполненными радостью. Я замолкла, когда Мак-Грегор неожиданно накрыл мои плечи одной из шкур, и, осмотревшись, поняла, что день клонится к вечеру, горло пересохло и саднит от бесконечной болтовни, по щекам катятся слезы, но лицо буквально болит от того, что я улыбалась все время рассказа. И, Господи ты боже мой, как же свободно мне дышалось, хоть в душе и плескалась бескрайним морем печаль, и повернуть голову, подставив мокрые губы под осторожный, но уверенный поцелуй Киана, стало самой естественной вещью на свете.

Важные вещи происходят с тобой внезапно и без всякого предупреждения в виде предчувствия, не предоставляя тебе шанса избежать их или просчитать последствия. А еще они обладают способностью радикально менять твое восприятие, обесценивать прежние цели, лишать силы и смысла заветные многолетние желания. Встреча с Летти была такой несвоевременной, но только сейчас я начинаю понимать, насколько долгожданной. Все же Хард и прав и не прав одновременно. Виверн действительно способен сразу же признать свою сам… черт, свою единственную женщину — стоит привыкать говорить и думать так, чтобы не ляпнуть при Войт и не выбесить ее. А ошибался наставник в том, что единственная должна быть обязательно тоже виверной. Ерунда. С самого начала, как только увидел Летти, появилась эта странная вибрация внутри, сопровождаемая необоримым притяжением. Не зная, что это, я читал все как тревогу, раздражение, потом счел элементарной похотью, приправленной почти противоестественной жаждой присвоить, после вообще оставил попытки анализа, без особых раздумий действуя и говоря как хотелось, как выходило и ощущалось естественным, но только теперь осознал изменения в себе с полной ясностью. Нет и не будет для меня второй половинки в родном мире, нигде там, среди великолепнейших скал и красивейших лесов, которых я почти совсем не помню, не ждет назначенное именно мне прекрасное создание цвета изумруда, едва взглянув на которое, я пойму, что душа отзывается ликующей песней. Не-а, не будет такого, потому что эта самая песня, оказывается, звучит во мне с того момента, как девушка с ядовито-синими волосами подняла голову, являя мне свое лицо, и открыла еще хмельные невидящие глаза в тюремном транспорте.