Алина Углицкая - Безумное притяжение

— Боже.

Северин подался вперед, испытывая непреодолимое желание обнять девушку, прижать к себе, стереть все эти воспоминания. И не только эти. У Миры накопилось слишком много воспоминаний, о которых ей стоило бы забыть.

— Я столько лет жила с этим. А ты спрашиваешь, что я могу знать?! Да, наверное, уж побольше твоего. И сейчас я точно знаю, что ты сидишь там и напиваешься не потому, что горюешь о ней, а потому что жалеешь себя! Ей-то уже все равно, а вот ты остался один, без нее. И тебе себя жалко!

Лучше б она промолчала. Лучше бы не сказала эти слова. Обвинить альфу в слабости было ее фатальной ошибкой.

Но слова были сказаны. Они сорвались в запале с ее языка, ударили, разбивая тот невидимый барьер, который Северин с таким усердием возводил между собой и внешним миром. И этот барьер рухнул, разлетелся на куски, оставляя Миру один на один с разъяренным мужчиной.

— Ну, все, — он в одно мгновение оказался так близко, что она почувствовала тепло его тела и вздрогнула. — Допрыгалась!

Руки — горячие, голодные, жадные — обхватили ее за плечи, не давая сбежать. Пальцы скользнули вдоль горла, задержались там, где волк оставил брачную метку. Поднялись выше, сомкнулись на подбородке, заставляя запрокинуть лицо. И Мира увидела, как глаза Северина, наполненные пугающей бездной, приближаются к ней. Становятся просто огромными, заслоняют весь мир…

А потом этот мир исчез. Потому что ее дрожащий рот накрыли его сухие и твердые губы.

Мира задрожала. Пол под ногами качнулся, поехал куда-то вбок, грозясь опрокинуть ее на себя. Но сильные руки не дали упасть. Удержали, подхватили, прижали сильнее. И Мира услышала, как у самой ее груди в бешеном ритме бьется сердце Северина.

Не было больше маленькой, слабой, испуганной девочки. Была только волчица — сильная, смелая — заявившая права на своего волка. В глубине души она все еще продолжала бояться и сомневаться, и, наверное, отступила бы, если б он ее сейчас оттолкнул.

Не оттолкнул. С низким стоном впился ей в губы, заставляя их раскрыться, будто бутон цветка. Пил сладость ее рта, наслаждаясь ею, желая проникнуть глубже, получить больше, выпить ее всю, до дна. И когда она вдруг ответила, робко шевельнув губами, он остолбенел на секунду, не веря своим ощущениям. А в следующий момент она уже была у него на руках.

Мира даже не заметила, как они оказались в спальне. В его спальне! Только вздрогнула, когда коснулась спиной прохладных простыней. Комната тонула в полумраке, а перед глазами сверкали и кружились в хороводе яркие звездочки.

Она выдохнула, размыкая губы, впуская его язык. Зажмурилась и тут же потянулась навстречу, оплетая несмелыми руками его шею. Все мысли вылетели из головы. Страх, сомнения, стыд — ничего не осталось. Только ощущение его губ и его рук на ее теле. Еще никто никогда не целовал ее так жадно, так ненасытно, но вместе с тем нежно. Его кубы словно клеймили ее каленым железом, говоря: ты моя! Его язык исследовал ее, изучал, покорял, завоевывал. Она и представить себе не могла, что это может быть так… восхитительно.

На секунду он оторвался от нее, приподнялся, удерживая свой вес на вытянутых руках. Его мышцы гудели от напряжения, волосы отливали тусклым серебром, а в глазах светился такой отчаянный голод, что Мира невольно задрожала.

— Я не сделаю тебе больно, — услышала она хриплый шепот. — Только не бойся.

Она боялась. Очень. Но еще больше хотела быть с ним, довериться его рукам и забыть о собственном страхе. И потому сама потянулась к его губам.

Северин застонал. Он хотел быть нежным с ней, но зверь чувствовал метку, и это заставляло его рваться с цепи. Волк уже считал Миру своей. Своей самкой, своей парой, своей добычей. Он хотел только одного: сорвать эти ненужные тряпки, добраться до ее тела и погрузиться в него.

Мирослава оплела его, будто лоза. Прижалась так крепко, словно боялась, что он исчезнет. Северин слышал ее прерывистое дыхание, ощущал, как колотится ее сердечко, видел, как она изумленно распахнула глаза, когда он со стоном раздвинул бедрами ее ноги и потерся твердой плотью о ее промежность. И это стало последней каплей.

Мира мелко дрожала, когда его руки торопливо снимали с нее футболку. Не от холода и не от страха. От ожидания. Все тело покрылось щекочущими мурашками, стало чувствительным, словно один оголенный нерв. Северин приподнялся, становясь на колени между ее ног. Несколько секунд просто смотрел, лаская взглядом впалый живот, аккуратную грудь с затвердевшими сосками, темную впадинку пупка. Его рот наполнился голодной слюной. Кровь ударила в голову и зашумела, стоило только вообразить, как сейчас он прикоснется языком к твердой вишенке соска, как возьмет ее в рот, попробует на вкус…

А потом будет целовать и облизывать ее всю, как самый восхитительный деликатес. Пока она не начнет задыхаться от желания, пока сама не раздвинет ножки, не обнимет его ими за талию и не попросит, чтобы он взял ее…

Да, он хочет, чтобы она просила его. Сама.

У Миры кружилась голова, мысли разлетелись, будто вспугнутые воробьи. Она не могла сосредоточиться, не могла ни о чем думать, только чувствовала, что все ее тело пылает, точно в огне. Она даже не заметила, когда губы Северина проложили дорожку из поцелуев от уголка ее рта к плечу. Задержались там, пока его язык выводил сладостные круги на ключице, а потом скользнули ниже. Вскрикнула и выгнулась, когда его горячий рот накрыл ее сосок и сомкнулся, беря его в плен. Ее пальцы вцепились ему в волосы, зарылись в них, потянули. Он заурчал, будто большой недовольный зверь. Впрочем, он и был зверем.

Видения, которые преследовали его уже несколько дней, которые не давали спать по ночам, заставляли уходить в лес, избегать Мирославу — наконец-то стали реальностью. Он снова ощутил ее вкус. Снова мог беспрепятственно вдыхать ее аромат. И все, чего ему хотелось сейчас, это ощутить в ее аромате свой собственный запах.

Сколько раз он представлял, как сделает это. Как будет ласкать ее соски подушечками пальцев и языком. Как будет перекатывать их между зубами, играть с ее грудью. Он представлял, как они затвердеют для него, и гадал, какой у них вкус. Реальность превзошла все ожидания. Он не мог оторваться, не мог насытиться. Ему было мало ее вкуса и ее запаха. Мало ее груди. Хотелось еще.

С приглушенным рычанием он оторвался от Мирославы, положил руки ей на бедра и уверенным движением раздвинул ее ноги еще шире. Жаркая волна затопила девушку, когда она поняла, куда он смотрит. Он смотрел прямо на ее влажные трусики. Она чувствовала, что они влажные, и от его взгляда ей казалось, будто она буквально сочится сладкой влагой.

— Вот так, милая, — произнес он хриплым шепотом. Выпустил когти и одним движением превратил ее трусики в бесполезный клочок ткани. Небрежно отбросил в сторону. — Ты прекрасна.