Хьюго Ребелл - Мемуары Долли Мортон

Прошло еще две недели, за это время к нам прибыли ещё трое беглецов, двое мужчин и женщина, и всех их мы отправили на следующую станцию, не вызвав, насколько мне известно, каких-либо подозрений, и, поскольку не произошло ничего, что могло бы меня встревожить, настроение у меня поднялось, и я снова стала самой собой. Я не видела Рэндольфа с того дня, как он напал на меня, но часто думала об его постыдном поступке, воспоминание о котором всегда заливало мои щеки краской. Я ненавидела его и надеялась, что никогда больше не увижусь с ним. Но – увы! Мне суждено было увидеть его в ближайшее время при самых болезненных для меня обстоятельствах.

Однажды днем, около пяти часов, мы сидели на веранде перед домом. Мисс Дин, которая выглядела очень милой и хорошенькой в платье голубого цвета, как обычно, проводила время с пользой – шила рубашки для беглецов, – а я занималась отделкой шляпы для себя. Марта была на кухне, мыла тарелки и другую посуду, потому что мы только что допили чай. Я была в отличном расположении духа и во время работы напевала про себя тихим голосом песню плантаций, которую выучила у негров, под названием «Верни меня обратно в Оле Вирджинни». Было странно, что я пела именно эту песню, потому что на самом деле мне наоборот очень хотелось уйти подальше от «Оле Вирджинни».

Вскоре тишину вечера нарушил топот лошадиных копыт, смешанный со звуком громких голосов вдалеке, и, посмотрев вниз по переулку, я увидела нескольких человек, некоторые из них верхом, некоторые пешком, направляющихся к дому. Мы с мисс Дин смотрели на них, пока они шли, и гадали, куда они все идут. Люди очень редко заходили в наш укромный переулок.

К нашему удивлению, группа остановилась у нашего дома, люди на лошадях спешились и привязали лошадей к забору. Затем вся толпа зашла на веранду и собралась вокруг нас, пока мы в молчаливом изумлении сидели на стульях. Однако, я заметила, что на лице каждого мужчины было суровое выражение, а некоторые из них с яростью смотрели на нас. Там было человек пятнадцать, и все они были мне совершенно незнакомы, даже в лицо. Большинство из них были бородатыми, хамоватыми парнями, одетыми в грубые хлопчатобумажные рубашки разного цвета, в штанах, заправленных в сапоги до колен, и в широкополых шляпах на головах. Но были и мужчины, одетые получше, и, очевидно, более высокого ранга.

Мое сердце затрепетало, и меня охватило смутное предчувствие надвигающегося зла, потому что я, хотя не имела ни малейшего подозрения о намерениях этих людей, по их взглядам догадалась, что они пришли не с дружеским визитом. Один из злоумышленников, мужчина лет около сорока, которого остальные называли Джейком Стивенсом и который, казалось, был лидером этого отряда, шагнул вперед и положил руку на плечо мисс Дин, одновременно глядя на нее и на меня, и сказал строго:

– Вставайте вы двое, мне есть, что сказать вам.

Мы обе поднялись на ноги, и мисс Дин спросила тихим тоном:

– Почему вы и ваши товарищи так грубо вторглись в мой дом?

Мужчина презрительно рассмеялся, сказав:

– Что ж, я думаю, что ты прекрасно догадываешься, что привело нас сюда. Ты не так невинна, как кажешься, – после паузы он продолжил: – Белые люди в этих краях узнали, что у вас здесь оборудована «станция» подземной железной дороги. Пока вы были здесь, с наших плантаций удрали множество рабов. Мы, южане, не позволим вам, северным аболиционистам, помогать им в этом. И теперь, когда мы схватили тебя и твоих помощников, мы собираемся представить вас перед судом судьи Линча. Парни, которые приехали сюда со мной, – это господа присяжные. Разве это не правильный разговор, парни? – сказал он окружающим.

– Да, да, Джейк. Ты правильно сказал, – закричали несколько голосов.

Я опустилась на стул, ужасно испуганная. Я слышала ужасные истории о жестокостях, совершаемых под именем «судов Линча». Мисс Дин снова отвечала спокойно:

– Если вы обнаружили, что мы нарушили закон государства, почему вы не сообщили об этом в полицию? Вы не имеете права брать закон в свои руки.

Среди мужчин возникло гневное напряжение, и поднялся гул голосов.

– У нас есть право поступать так, как нам нравится.

– Закон Линча достаточно хорош для таких, как вы.

– Заткнись!

– Не трать больше времени на разговоры с ней, Джейк. Перейдем к делу! – кричали они.

– Хорошо, парни, – сказал Стивенс, – пойдемте в сад и решим, что делать с этими заключёнными. Мы знаем, что они виновны, поэтому нам нужно только приговорить их, а затем приступить к выполнению. Вне приговора суда.

Мисс Дин и я остались на веранде, а мужчины, вышедшие в сад, собрались в кучку и начали разговаривать. Я сидела, скрючившись, на своем стуле, мое сердце замерло.

– О, мисс Дин, – причитала я, – что они с нами сделают?

– Я не знаю, дорогая, – ответила она, подходя ко мне и взяв меня за руку. – Я не очень беспокоюсь о себе, только о мой бедной девочке, мне так жаль тебя. Я не должна была позволять тебе приезжать сюда.

Слишком несчастная, чтобы сказать еще хоть одно слово, я сидела бледная и молчаливая. Мужчины продолжали разговаривать друг с другом, и, казалось, между ними существовали разногласия, но я не могла уловить ни единого слова. Ожидание для меня было ужасным, во рту у меня пересохло, мне становилось то холодно, то жарко. Но мисс Дин, которая все еще держала мою руку, время от времени сжимая ее, была совершенно спокойна. В конце концов мужчины, похоже, договорились, и все вернулись на веранду. Затем Стивенс, приняв своего рода судебную манеру, обратился к нам, сказав:

– Суд приговорил вас обоих – каждая из вас должна получить порку гикориевым прутом, затем вас продержат на изгороди в течение двух часов, и, кроме того, вас предупреждают, чтобы вы покинули штат Вирджиния в течение 48 часов. Если по прошествии этого времени вы еще окажетесь в штате, судья Линч накажет вас уже суровее.

Когда я услышала позорный и жестокий приговор, вынесенный нам линчевателями, моя кровь застыла, и я вся задрожала. В ушах послышалось пение, и перед глазами появился туман. Я поднялась со своего места, мои ноги так дрожали подо мной, что мне пришлось держаться за спинку стула, чтобы поддержать себя.

– О, прошу вас, не надо нас хлестать! – воскликнула я жалобным голосом, протягивая руки и взывая к мужчинам, – О, не заставляйте нас так ужасно стыдиться и страдать. Сжальтесь над нами. О, пожалейте нас!

Но ни на одном из окружающих нас лиц не проявилось ни малейшего признака жалости. Все они были суровы, или хмурились, или были совершенно флегматичны. А один человек крикнул:

– Так и должно быть, проклятая мелкая аболиционистка. После порки вас обеих следует раздеть догола, вымазать смолой и обсыпать перьями, а затем выставить напоказ. Вы бы выглядели как странная порода птиц.