Хьюго Ребелл - Мемуары Долли Мортон

Когда мы закончили ужинать, мисс Дин написала «Друзьям», отвечающим за «станции» к северу и югу от нас, с которыми мы должны были поддерживать связь. Станция к югу от нашей находилась в тридцати милях от нас, и от нее мы принимали беглецов, которых предстояло переправлять на северную станцию, которая находилась в двадцати милях от нас. Затем мы коротко поболтали, но, так как после поездки все чувствовали себя уставшими, то вскоре легли спать. На следующее утро я встала рано, в приподнятом настроении, и как только приняла ванну и оделась, я заглянула в в комнату мисс Дин. Обнаружив, что она крепко спит, я не стала её беспокоить. Вместо этого, тихо спустившись по лестнице, я вышла из дома и пошла на утреннюю прогулку по обсаженной деревьями дороге, по переулкам, обрамлённым живыми изгородями из ярких цветочных кустарников, совершенно мне неизвестных видов. Я бродила во всех направлениях в течение часа, не встретив ни одного белого человека, хотя наткнулась походя на нескольких чернокожих обоего пола, которые с любопытством смотрели на меня, заметив, что я тут чужая. Вернувшись в дом, я нашла, что мисс Дин ждет меня в гостиной. Я присоединилась к ней, и в течение короткого времени Марта принесла мне завтрак, которому я отдала должное, ибо моя прогулка подарила мне хороший аппетит. Вскоре мы удобно устроились, и началась наша новая рискованная жизнь. Но ни один из нас не предчувствовал плохого. Мисс Дин всегда была весела, да и меня поразила новизна всего этого затеянного нами дела. Мы хранили запасы бекона, муки и кофе в подвале дома и спрятали пару матрасов и одеял под полом сарая, держа их наготове для беглецов, которые могли в любой момент прибыть сюда со станции к югу от нашей.

Дом, в котором мы жили, был хорошо приспособлен для наших целей из-за своего изолированного положения. Наш ближайший сосед жил в трех милях от нас, и маленький городок Хэмптон, откуда мы получали наши припасы, также находился в трех милях. Погода была довольно свежей; однако держалась в полном согласии с моим самочувствием, и я была в прекрасном здоровье и нормальном состоянии. Одетая в простой льняной костюм, с соломенной шляпой с широкими полями на голове, я ежедневно бродила по округе и вскоре познакомилась с несколькими рабами с плантаций, которые, увидев, что я заинтересовался ими, были всегда рады поговорить со мной; они приносили мне в подарок кусочки «опоссума» и «енота», двух животных, которыми очень любят лакомиться негры, но ни мисс Дин, ни я ни разу так и не смогли прикоснуться к их мясу.

Иногда и я бывал в бараках рабов на плантациях, и меня там всегда очень тепло встречали. Но я была вынуждена наносить свои визиты тайно, потому что, если бы хозяева рабов или обычные белые люди по соседству обнаружили, что я посещала негритянский квартал, мои мотивы сразу же заподозрили бы. (Хотя негры, с которыми мы познакомились, никогда не намекали на эту тему, я была вполне уверена, что все они догадались, почему мы поселились среди них.)

Прошло три месяца, и все это время работа на нашей «станции» шла нормально. Иногда за неделю у нас было двое или трое беглецов; в других случаях проходило несколько дней, но не появлялось ни единого беглеца. Как бы то ни было, они всегда появлялось после наступления темноты; проходили в заднюю часть дома, и первое, что мы делали, – плотно кормили их хорошим ужином, а затем укладывали их в сарае на ночь. На следующий день мы их также хорошенько кормили, а когда темнело, мы их снабжали узлом с провизией, и они отправлялись на следующую станцию, идя до нее всю ночь, а днями прячась в лесу. (Если, как иногда случалось, беглецом оказывалась женщина, слишком уставшая для того, чтобы назавтра продолжить путь после одной ночёвки, мы оставляли её у себя на несколько дней, пока она не чувствовала, что способна продолжить свое путешествие.)

Беглецы попадались самые разные: старики и юноши, старушки и девушки, а иногда и женщина с младенцем на руках. Некоторые из беглых рабов были в хорошем состоянии и прилично одеты, другие были изможденными и оборванными, преодолевшие до нас большие расстояния и много дней находившиеся в пути. Некоторые прибывали даже с крайнего юга Флориды. Многие были покрыты шрамами от ударов плетью, на некоторых имели следы клеймения, а у иных на телах имелись открытые или полузажившие раны. Но все бедняги, прошедшие через наши руки, были нам чрезвычайно благодарны, и мы часто слышали их истории, во многих случаях весьма трогательные. Мне не нужно входить в дальнейшие подробности нашего управления «станцией», но я кратко расскажу вам об одном из случаев, о которых мы узнали.

Однажды вечером мы с мисс Дин сидели, как обычно, в гостиной, болтали и шили. Лампы были зажжены, шторы задёрнуты, всё было тихо и уютно. Больше недели не было вновь прибывших, и мисс Дин только что сказала: «Интересно, придет ли кто-нибудь сегодня вечером?» Вдруг мы услышали тихий стук в одно из окон.

Я подбежала к двери, открыла ее, и когда я это сделала, измученная светлокожая девушка, пошатываясь, ступила на порог и упала в обморок к моим ногам. Я позвала мисс Дин, и она вместе с Мартой сразу же пришла мне на помощь. Мы отнесли девушку в гостиную и уложили её на диван. Это была очень светлая квартеронка с красивым лицом и длинными волнистыми тёмно-каштановыми волосами, беспорядочно ниспадающими по её плечам. На вид ей было около шестнадцати лет, но фигура её была полностью развитой, округлые очертания груди отчетливо просматривались из-под тонкого корсажа. (Женщины её расы скоро созревают.) Она, очевидно, не была полевой рабыней, так как её руки не имели признаков тяжелой работы, а её одежда была из хорошего материала, хотя видно было, что девушку предварительно тащили, а затем одежду разорвали в лохмотья. На девушке были аккуратные туфли, но они, как и чулки, были в грязи. Вскоре мы привели её в чувство, и она открыла свои большие карие глаза; на лице её было выражение боли и усталости. Мы дали ей тарелку супа, а также немного хлеба и мяса, которые она жадно съела, сказав нам, что у нее во рту ничего не было в течение суток. Поскольку девушка была очень слаба и больна, мы не отправили её в сарай. Вместо этого, как только она закончила ужин, я повела её наверх в свободную комнату, предложив ей раздеться и лечь спать. Она застенчиво посмотрела на меня, но после минутного колебания сняла платье и нижние юбки. На ней не было панталон, и я сразу заметил, что спинка её сорочки обильно испачкана пятнами засохшей крови. Я знал, что это значит! Подойдя к девушке, я приподняла её сорочку и посмотрела на её ягодицы. Вся поверхность была покрыта синеватыми рубцами, а кожа была рассечена во многих местах. Вскоре я побудила её рассказать мне, как и за что её так жестоко избили. Это была старая история. Она принадлежала плантатору, женатому мужчине с маленькими детьми, который жил примерно в двадцати пяти милях от нас. Она была одной из служанок его жены. Хозяин заинтересовался ею и однажды вечером приказал ей явиться в его комнату. Она была девственницей и ослушалась приказа. На следующий день её отправили с запиской к одному из надзирателей, который отвел её в сарай, использовавшийся как место наказания. Там же он сообщил ей, что хозяин велел выпороть её кнутом за непослушание. Её растянули над блоком для порки. Её запястья и лодыжки были в руках двух рабов-мужчин. Затем надсмотрщик обнажил её зад и отхлестал гикориевой палкой, пока кровь не потекла по её бедрам. Затем ей разрешили уйти, сказав, что, если она опять не послушается своего хозяина, то снова окажется на блоке для порки. Но она была отважной девушкой и решила не сдаваться. Так что в ту же ночь она убежала, вся избитая и в крови, и двадцать пять миль пробиралась через лес и овраги, переулки, пока не добралась до нашего дома. Она слышала от своих сородичей, что мы добры к рабам, и думала, что мы спрячем её от хозяина.