Илья Асриев - Кукольная лавка для импресарио

Первый настоящий разговор с господином Монро был монологом – привкус непрошенного жизненного урока усиливался усыпляющей монотонностью ровного голоса с тлеющей страстью под пеплом пресыщенности, откровенностью тонкой темы и дразнящим содержимым лавки.

Усвойте , сказал господин Монро с выверенной дидактической насмешкой, что букет перверсий не делает вас интереснее, чем вы есть на деле. Верхом простодушия было бы входить в лавку, рассчитывая на избавление от чего-то постыдного, вроде подхваченного пигмалионизма или наследственной подагры – здесь никого не лечат. Всё дело в великолепнейшем качестве моего товара, и оценить его может только здоровый человек, свободный в средствах и желаниях – вот здесь нет ограничений. В лавке нет места ложной стыдливости, и я гоню прочь болезненных мечтателей, не способных испытать желание без попытки сгореть от стыда и сменить трудно исполняемую тайну на совсем несбыточную – таким игрокам следует приберечь деньги для лечебниц, или даже похорон, т. к.. все их выдуманные мечты будут зарыты вместе с ними. Я не торгую чужими мечтами, не устраиваю распродаж и не рекламирую фальшивое счастье – я человек серьёзный, и моя репутация стоит дорого. Мне нравится ваше лицо – из вас выйдет приличный игрок, если вы, конечно, не из пустых мечтателей.

Напор, с каким господин Монро обращался к малознакомому человеку, меня не смутил. Я восхитился его страстностью, и поспешил с заверениями, что я никакой не мечтатель, а вдумчивый исследователь, взявший за образец терпеливых, обученных эволюцией пауков – я также заверил, что в сети моей наблюдательности куклы попали совершенно случайно.

Подобно замечательному насекомому, я не прочь извлечь из наблюдений выгоду, если назначена разумная цена , сказал я, и господин Монро посмотрел на меня с практическим интересом – это была первая скромная победа, одержанная в его владениях.

Я сообщил, что мои наблюдательность и любопытство никогда не переходят установленных границ, и меня не интересует полнота соблюдения законов или приличий – в тех случаях, разумеется, когда мне ничего не угрожает, или моё соучастие не может быть доказано достоверно.

Никаких очевидцев , сказал г-н Монро, и тень приказчика слилась с полумраком в углу.

Г-н Монро был очень самоуверен – я не поставил бы ломаного гроша против очевидного факта, что и он сам, и я, были прекрасными, квалифицированными очевидцами, и роль свидетеля, доставшаяся мне по случайности, уже отдаляла меня от зреющей в недрах лавки развязки.

Показания есть плод фантазии, сказал я невпопад, и приказчик издал в углу тревожный, предупреждающий шорох.

Вы человек опытный , сказал господин Монро, и я не возразил, скрепляя молчаливым согласием уговор укрывать щекотливые секреты заговорщицкими недомолвками, принятыми среди спевшихся сообщников – я считал господина Монро моим состоявшимся приятелем.

Не спешите с выбором , добавил г-н Монро, и я решил уходить.

Я собирался откланяться, когда приказчик, призванный из-за магазинной кулисы щелчком хозяйских пальцев, вынес коробку, напоминающую раскраской увеличенную упаковку восточных сладостей, и г-н Монро, несколько цедя слова, предложил мне взять это на пробу без оплаты – моё благоразумие сопротивлялось недолго.

Лишённые драматического лоска материальные обстоятельства превращают трагедию в фарс – решившись принять предложенную куклу, я не подумал о доставке объёмной вещи, и мысленно отрепетированный выход из лавки вышел смазанным – насладившись моей растерянностью, господин Монро распорядился доставить коробку на дом.

Позвольте ключи , сказал г-н Монро с фамильярностью сводника, всё будет в лучшем виде – не придерётесь.

Я вышел из лавки налегке – руки были свободны, мысли легки, а желания туманны. Г-н Монро, смотревший из-за стекла, мог быть доволен новым знакомым. Мне хотелось нравиться ему, и я не боюсь признать это теперь – я верил, что его оценки отличались от общепринятых, и раздавались им не так легко, как это бывает у лавочников, меряющих посетителей по внутренностям кошелька и по аккуратности в покрытии кредитов.

Предстоящая игра щекотала нервы, но не будила воображения – я с подозрением относился к рекламным обещаниям. Куклы могли обмануть надежды моей чувствительности, и окажись это так, я принял бы мошенничество легко.

Игра обещала быть честной – г-н Монро выглядел прилично. За приличием скрывалась щекочущая тайна, хвост которой я собирался ухватить. Я рассчитывал на легкую победу, и смотрел по сторонам с надменностью, какая, в пуританских защитных целях, просыпалась во мне в минуты предвкушения особых удовольствий.

Обращайтесь осторожно с тем, чего вы желаете , вкрадчиво шепнул г-н Монро, и я жестом отверг предупреждение. Я видел двойное дно слов – я с закрытыми глазами мог указать местность, где обитала поучительная фраза. Но я не из тех сыщиков, кто ловит людей на слове, даже украденном – я сам не чужд аллюзий, неотличимых от воровства.

Я не нуждался в поучениях – я был уверен, что знал правила игры.

Мне нужен был друг, какой мог поощрить желание развлечься таким развлечением, какое не привело бы к необратимым изменениям судьбы, или к разорению, или к расшатыванию здоровья.

Я полагал, что игра в куклы развлечёт меня, но не лишит свободы покидать её на время, потакая врожденной склонности к побочным экспромтам – недопустимая наивность для опытного игрока.

Г-н Монро, по замыслу игры, становился мне другом и даже соучастником, и я мог обсуждать с ним потайные вещи, каких не доверишь первому встречному.

Я размышлял о дружеской откровенности будущих бесед, и едва не стал говорить вслух – возможно, я произнёс кое-какие слова, и приятная дама в бордовой шляпке c бульварным намёком, решавшая у оперной афиши судьбу вечернего удовольствия, метнула в меня поощрительную полуулыбку сквозь вуаль французской парфюмерии.

Поддавшись на половинчатую уловку, я выпустил жало compliment tueur 2 2 убийственный комплимент ровно наполовину, оставляя ей право бежать, или отделаться пустяком, или даже отшить приставалу с горячностью, какая тлеет в обладательницах la peau douce 3 3 нежная кожа на случай, когда предложенные домогательства расходятся с душными ночными фантазиями.

Бордовые губы затрепетали под бордовой шляпкой, и я перестал различать слова – до меня доносились звуки тонкой романтической мелодии, от которой недалеко до звона в ушах, и зуд нетерпения , этот доказанный симптом перезревшего либидо, уже гнал меня в таинственный будуар, и амуры, отложив на время луки и стрелы, дули в победные дудки с усердием провинциальных оркестрантов.