Бадри Шарвадзе - Дочери Лота и бездарный подмастерье. Часть 2

Трения с женой давно уже пережили то время, когда выяснение отношений происходило на повышенных тонах и доводило в общем-то терпящих друг друга супругов до изнеможения, причиняло обоим немалую боль, причем мужу большую, ибо он не был отходчив и дольше сопротивлялся попыткам примирения.

Хотя ссоры вспыхивали и в последнее время, но они не доходили до прежних шумных скандалов, чему причиной было не столько наступившее с годами осознание обоими супругами своей беспомощности и бессилия что-либо изменить в характерах другого, сколько все более и более очевидные последствия ссор, все глубже и пагубнее отражавшихся на повзрослевших дочерях, которые, казалось бы, давно уже должны были привыкнуть к ним, но, к огорчению родителей, копили в душе те про тиворечия, которые раздирали семью, и если не взращивали их в родительском доме, приняв сторону одного из родителей, то неизбежно осложнили бы ими свою собственную будущую семейную жизнь.

Со стороны казалось, что старшая дочь сочувствует матери, а младшая – отцу. Но нельзя было быть уверенным в том, что старшая не поддерживает мать с коварным умыслом, чтобы та с ее подпитываемым со стороны сопротивлением в конце концов по терпела полное поражение и что младшая, проявляя сочувствие к отцу, тем самым расслабляет его и делает непоследовательным, ибо он пытается сообразовать свои поступки с переживаниями дочери.

Но и отец не поддерживал младшую дочь, и не только потому, что любил обеих, или, по крайней мере, не допускал, что может предпочесть одну другой. Он хотел честно нести свою долю вины в семейных раздорах, тем более что обязан был быть более терпеливым, так как суть его разногласий с женой заключалась в требовании жены – к которому она пришла после многолетних просьб – по мере возможности приспосабливаться к нравам людей, среди которых они жили, и не идти наперекор принятым обычаям, прежде всего из-за того, что несоблюдение их наносило вред им самим и этому требованию нельзя было отказать и в здравомыслии и разумности.

Но вопреки здравому смыслу Лот, испытавший на себе всю изнанку людской природы и позволявший себе невысоко ценить притворное взаимное расположение, не хотел ни с кем и ни с чем считаться, ставя тем самым в тяжелое положение и себя и своих близких. Он понимал, что его жена имеет внутреннее право противиться непонятному ей упорству мужа, вносящему излишнее напряжение в и без того полную трудностей жизнь.

Его устремление к чему-то иному, лучшему, не покидающее его с первых дней их совместной жизни, скорее отравляло, чем скрашивало ее отношение к мужу. Эта нацеленность отца семейства на то, чем он не обладает в данную минуту и что никак не связано с посюсторонним, омрачала тенью их повседневную жизнь и, с одной стороны, преувеличивала разрыв между желаемым и имеющимся, выставляя подавляющую устремленные ввысь помыслы будничность жизни в еще худшем свете, а с другой – сводила почти на нет редкие светлые мгновения.

VI

Лот боялся за своих дочерей. Он уже свыкся с мыслью, что не смог их воспитать так, как ему того хотелось, и опасался, что еще худших неприятностей следует ожидать в будущем. Это неприятное чувство, нередко полностью завладевавшее им, заставляло его на короткое время удаляться из дома, что в последнее время стало не только заманчивым, но и настоятельно необходимым. Вне родных стен легче было предаваться мечтам и пытаться убедить себя в том, что надежда на улучшение положения имеет под собой хоть малое, но ощутимое основание.

Все более склоняясь к возможности добрых перемен извне, Лот не обманывался относительно того, что неверие в собственные силы уже возведено им в непоколебимую уверенность, и степень увлечения им идеей ожидаемого спасения, лишь отражает глубину его бессилия. Впрочем, уступки жене делались, и немалые. Его самого немного удивляло, что он не воспротивился выбору женихов для дочерей, исходившему от нее.

Долго он не мог признаться себе в том, что его непротивление было вызвано боязнью взять на себя ответственность в определении будущего дочерей. И стоило ли горевать и сетовать на недальновидность, а подчас и неразумность жены, ведь именно благодаря этим своим качествам она способствовала прорастанию таких побегов, без которых прекратилось бы само их существование.

А легко ли ей было терпеть мужа? Если бы она обладала большим разумом, угрызения совести свели бы его в могилу задолго до того, как он стал дедом.

У городских ворот, где обычно собирались горожане, Лот чувствовал себя в толпе более уютно, чем в каком-нибудь укромном местечке.

Оставаясь наедине с собой, он поддерживал себя мыслью, что не похож на них, и мирился как со своей участью, так и с нелегкими раздумьями относительно того, что в общем зле, заедавшем их город, была и его доля. Но будучи с людьми и пересиливая свою неприязнь к ним, он тешил себя тем, что, в сущности, мало чем отличается от них, и все беды, которые осознавались им вместе с ними, увеличивая достоверность его догадок, переносились, тем не менее, более легко, чем можно было ожидать при самых смелых надеждах.

Лот не был единственным из горожан, кто увидел двух ангелов, и, когда стало ясно, что пришельцы направляются именно к нему, встал, чтобы встретить их, и поклонился лицем до земли. Он не был человеком ни приветливым, ни, тем более, гостеприимным, но длительное пребывание в однообразно мрачном настроении и несокрушимая верность своим привычкам делали возможными с его стороны поступки, совершенно неожиданные, противоречащие его натуре, хотя являлись, вернее всего, исключениями, подтверждающими правило. Тем не менее, нельзя было сказать, что угрюмость присуща ему органически или что нежелание принимать гостей является неотъемлемой частью его души.

В тот миг, когда Ангелы приблизились к нему настолько, чтобы хорошо разглядеть их, он почувствовал, что их жизненный опыт, их души, присутствующие в их взглядах, в чем-то главном сродни его опыту, его душе, его сокровеннейшим помыслам, и, полностью покорившись этому впе чатлению, он мгновенно преобразился и хо тел во что бы то ни стало поступить так, чтобы в будущем ему не в чем было упрекнуть себя.

VII

Поклонившись, Лот выпрямился [2] и сказал:

– Рад вас приветствовать в нашем городе, государи мои! Многие из здешних жителей, несомненно более знатные и более достойные, чем я, по закону предков были бы рады оказать вам гостеприимство. Вы, наверно, устали с дороги: зайдите в дом раба вашего. Я и мои домочадцы, моя жена и мои дочери, посчитаем за великую честь принять вас в своем доме. Побудьте с нами, и но чуйте, и умойте ноги ваши, отдохните, и встаньте поутру, и, если вам надо неотложно отправляться, пойдете в путь свой. В радушии и доброжелательности недостатка вы не ощутите, а что касается остального, будет, как Бог этого пожелает и прошу вас не гневаться на готовых от всей души и чистого сердца услужить вам. Будьте милостивы, пожалуйте в дом мой, который да будет и вашим домом."