Бадри Шарвадзе - Дочери Лота и бездарный подмастерье. Часть 2

Путники были тронуты приглашением горожанина, но, не желая стеснять его, равно как и огорчать отказом, вели себя сдержанно, хотя взаимное уважение, зародившееся между ними и Лотом, от этого не пострадало.

Находившиеся поблизости горожане обступили беседующих и с жадным любопытством наблюдали за пришельцами, стараясь не упустить ни одного их слова или движения. Благородство путников бросалось в глаза, и одних уже начала душить зависть из-за того, что они выбрали в собеседники Ло та, других отуманила похоть, ибо ничего более доступного и сладкого, чем удовлетворение своей похоти, они в жизни не ведали и ведать не хотели, а третьих охватил страх, но не от понимания недостойности и греховности желаемого, но из-за нахождения рядом с теми, кто был сильнее их и не допустил бы, чтобы они дотронулись до добычи первыми.

Чтобы почувствовать нагнетание обстановки, не требовалось слов. Лишь когда беспокойство по поводу их неприличного поведения достигло высшей точки, Лот позволил себе взглянуть на пришельцев повнимательнее, на что, наверно, не решился бы без нажима со стороны, будь даже Ангелы у него дома. Своим впечатлениям и ощущениям, возникшим во время беседы с ними, он доверял больше, чем свету своих очей. Эти чувства, к тому же, вполне удовлетворили его при оценке собеседников, но следовало посмотреть на них и глазами сограждан, чтобы не ошибиться в оценке опасности, исходящей от них.

Взволнованный Лот повторил свое приглашение, но они сказали: нет, мы не станем беспокоить вашу семью и переночуем на улице. Мы благодарны тебе за доброту, и если твои сограждане такие же, как и ты, да пошлет Бог благодать на души их и дома их, а тебя, видно, не так легко будет одарить благодеяниями, ибо что еще можно добавить доброму человеку, сохраняющему и поддерживающему в себе доброту свою?

Ангелы в облике людей, видя обеспокоенность Лота и хорошо понимая ее причины, намеренно упомянули его сограждан так, чтобы он понял, что они вполне осознают с кем имеют дело, и успокоился. Но Лот не мог знать об их подлинной силе и о цели их посещения.

Они смотрели на него умиротворенно, и ничего не предвещало грядущих бедствий. [3] Он же тщетно пытался сдержать свое усиливающееся волнение и сильно упрашивал их; и они пошли к нему, и пришли в дом его, провожаемые недобрыми взглядами содомлян.

===============================================

конец главы

===============================================

VIII

Подмастерье вырвал из тетради перелистанные страницы с исправленным кое-где текстом, вложил их в сдернутую для этой цели обложку тетради и понес первую рукописную “лекцию” в залу, на условленное мес то. Сестры еще не выходили из дома, и можно было надеяться, что Аколазия не забудет исполнить его поручения. Вернувшись в свою комнату, он перечел предложение, на котором он прервался, и несколько следующих. Убедив себя в том, что вторая порция для чтения будет подготовлена к сроку, он сложил все материалы в ящик письменного стола и после небольшого перерыва решил наверстать упущенное в занятиях с утра.

Вскоре послышались шаги в зале, оповестившие о том, что сестры собрались на прогулку. Мохтерион не вытерпел и вышел из комнаты. Войдя в залу, он заметил, что тетради на холодильнике уже не было, и так как он застал в зале Детериму с Гвальдрином, мучающий его вопрос был благополучно разрешен. Не успел он поздороваться с Детеримой, как к ним присоединилась Аколазия, и вся компания направилась к выходу.

– Будьте осторожны, – напутствовал их хозяин, прикрывая за ними дверь. – “И не опаздывайте с возвращением!” – проговорил он уже для себя, надеясь, что напоминать об этом Аколазии совершенно излишне.

Примерно через час после их ухода собрался и Подмастерье, который уже привык к сокращению своих дневных хождений. На этот раз у него было дополнительное основание мириться со ставшими почти ежедневными жертвами: он еще никогда не чувствовал такую ответственность за работу и сообразно с ней – никогда не был так занят, что наполняло его

жизнь смыслом, особенно сейчас, пос ле открытия второго “спецкурса” для Аколазии.

Он вернулся домой раньше сестер и сразу принялся за занятия. Некоторое время ему мешали сосредоточиться сомнения относительно переданного Аколазии фрагмента. Он снова и снова возвращался к вопросу о качестве собственного довеска к ветхозаветному тексту. Больше всего его беспокоил вопрос об убедительной мотивации намеченных им конфликтных отношений между Лотом, с одной стороны, и согражданами, женихами, которые вот-вот должны были стать его зятьями, женой и даже дочерьми, с другой. Любая сторона в каждой обособленной мысленно паре отношений между названными членами соотношения должна была рассматриваться всесторонне и без навязывания ей преимущественно одного, господствующего в повествовании взгляда.

Этот господствующий взгляд сводил, конечно, всех соотносящихся с Лотом людей к обремененным человеческими недостатками, большими или меньшими. Но было ясно, что как крайнее облагораживание Лота, так и крайнее очернение всех остальных с самого начала обрекало бы все начинание на несносность нравоучительной болтовни. Разумеется, первому фрагменту еще нельзя было предъявить веских обвинений, но нелишне было отметить для себя уже появившиеся в нем нежелательные тенденции, чтобы избежать их впоследствии. Да, Лот был безукоризненно положительным вначале, а содомляне – сплошь отрицательными, но так ли было на самом деле?

Разве глава семейства, который не сумел обеспечить и поддержать мир в своем доме, действительно так уж привлекателен и безукоризнен? Да и могли ли содомляне, весь грех которых состоял в том, что они были самими собой, бездумно приниматься за прирожденных злодеев? Если люди находятся под влиянием некоторых из своих естественных наклонностей и живут в рамках таких же возможностей, так ли уж они виноваты в том, что их поступки кажутся со стороны неприглядными? Можно ли отождествлять естественные животные склонности людей с ними самими, с их оценкой как неких нравственных существ, которые должны ограничивать себя в своих проявлениях?

Подмастерью не все было ясно, но он принимал такое положение вещей как должное. Полная ясность была бы едва ли не более тягостной, чем полная неопределенность. Тем более что его ожидала работа по освоению еще многих и многих фраз основного текста.

Вместе с тем, образы жены Лота и его дочерей были, как казалось Подмастерью, “же ла- тельно-неопределенными”, и тем легче бы ло придавать им по ходу действия подлинно человеческие черты. В целом Подмастерье обнадеживал себя тем, что некоторые уже обнаруженные им недостатки, вместе с теми, которые могли быть вскрыты в будущем, лишь стимулируют дальнейшую работу при надлежащем отношении к делу, и у него оставалась благоприятная возможность попытаться использовать их для достижения общей цели.