Бадри Шарвадзе - Дочери Лота и бездарный подмастерье. Часть 2

IX

Первые посетители пришли, когда Аколазии еще не было дома. Ими оказались Онир, не дотянувший до Аколазии днем раньше из-за безденежья, и его друг, обликом своим удостоверявший многомерную близость с ним, назвавшийся Кротэном.

Онир сразу же промямлил что-то вроде извинения и достал из кармана несколько купюр среднего достоинства, перекрывающих стоимость визита.

– Ее еще нет. Придется вам подождать. Вообще, деньги я беру после, но, чтобы вы не беспокоились, возьму сразу, как только она придет."

Онир и Кротэн сели на кушетку в зале и смиренно приготовились ждать.

Подмастерье не смог сразу подавить чувство брезгливости, возникшее по отношению к ним. Несмотря на изрядный опыт общения с людьми не своего круга и длительную психологическую подготовку к необходимости иметь с ними дело, он не мог привыкнуть к ним, и почти всякий раз ему приходилось припоминать шаг за шагом все обстоятельства, вынуждавшие к общению с ними. А ведь весь его образ жизни складывался как реакция на долго зревшее нежелание иметь какие-либо отношения с людьми, которые отличались не в худшую сторону от таких, как Онир и Кротэн, не говоря уже об их общем друге Подексе.

Миновали те времена, когда он мог искренне похвалить себя за свою способность услуживать и улыбаться всем, кто не страдал импотенцией или вознамерился проверить потенцию и кто самыми различными способами попадал в его дом. А ведь Онир и Кротэн были, может, всего лишь непригляднее других, но не более чуждыми ему, чем подавляющее большинство остальных.

Ясно было, что “освобождение от предрассудков”, паро лем которого было наличие небольшой суммы в кармане всякого существа определенного пола, давалось очень дорогой ценой, а, глядя на Онира и Кротэна, Подмастерью казалось, что эта цена еще повышается. Редко одолевающие его, как теперь, тягостные сомнения переходили в злость, и тогда уже нечего было надеяться на сколько-нибудь удовлетворительное и разумное их разрешение.

Конечно, Кротэн не был повинен в существовании автомеханических мастерских, куда, может быть, привела его развившаяся с детства любовь к молоткам и всяким жестянкам. Еще меньше был он повинен в том, что детали машин и горячо любимые им инструменты не составляли всей его жизни, и в том, что они неспособны были удовлетворить то, что иногда его беспокоило с тупым постоянством. А кому пришло бы в голову винить его в факте его появления на свет?

Но, с другой стороны, обладая подобным набором данных и встречая человека с другим, не слишком отличающимся от него набором, он создавал то, что из сплошных невинностей возникали сплошные виновности и порой, всего пространства мира не хватало для того, чтобы избежать тягостных столкновений с ними. И вспышки злобы, и бесстрастные длинные цепочки умствований завершались одинаково и тривиально: призывами терпеть, стиснуть покрепче зубы и улыбаться всем в знак признания собственной доли в общей вине.

X

Подмастерье оставил клиентов в зале и перешел в свою комнату. Прошло не меньше получаса, пока послышалось знакомое лязганье ключа в замочной скважине. Он быстро поспешил к двери, ибо не хотел, чтобы ожидающие в зале гости увидали Детериму.

– Детерима, пожалуйста, зайдите через другую дверь. Она рядом, надо лишь пройти несколько шагов вдоль стенки. Аколазия вам откроет, – сказал он ей, заслонив собой вход и сделав полшага к каменной ступени крыльца.

Гвальдрин побежал в комнату, опередив мать. Аколазия поздоровалась с гостями и, не дожидаясь ответной реакции, вошла к себе. Следом за ней зашел Мохтерион, который вызвался сам открыть дверь Детериме, чтобы сократить время ожидания клиентов на несколько секунд.

– Почему вы запоздали? – спросил Мохтерион тоном, свидетельствующим о его беспокойстве в связи со своевременным обслуживанием ожидающих.

Аколазии не нужно было делать дополнительных усилий, чтобы угадать первопричины недовольства сослуживца.

– И не спрашивай! Еле вытащила Детериму из универмага. Из-за нее мы там и пообедали.

– А я думал, вы застряли в историческом музее.

– Что нам там делать!

– Да ведь он по дороге к универмагу!

– Тем хуже для музея, – отрезала Аколазия, почти готовая к выходу.

– Все равно, хвалю, – подобрел Подмастерье, вдруг смекнув, что посещение Детеримой универмага скорее поможет ей дозреть до ожидающего ее дела, чем обход всех музеев города и даже всех исторических памятников страны. Тем самым он вынужден был признать

превосходство над собой Аколазии в проницательности и усердии на благо их общего дела.

– Детерима, присмотри за Гвальдрином, а ты не смей баловаться, – напомнила о себе сыну Аколазия и вышла в залу, куда еще до нее вошел Подмастерье.

Онир не стал ломать себе голову над вряд ли ведомой ему уступчивостью и не подумал сдвинуться с места, когда Мохтерион обратился к обоим и попросил одного из них перейти на время в его комнату. Кротэн также не сдвинулся с места, и, когда Ониру стало ясно, что другу требуется помощь, он хлопнул его по плечу и смеясь сказал:

– Кротэн, не зевай, хозяин ждет."

Кротэн, явно раздосадованный перспективой дальнейшего ожидания, тем не менее проявил самообладание и смирился.

– Куда? – спросил он Мохтериона, неохотно вставая с насиженного места.

Мохтерион вышел вместе с ним, надеясь, что суточное испытание, выпавшее Ониру, не позволит ему слишком долго затягивать с прелюдией; пожалуй, подобное счастье улыбалось ему не много раз за всю его жизнь.

Во время второго ожидания Кротэн вел себя безукоризненно; он не произнес ни одного слова, что позволило Мохтериону без помех копаться в книгах. Это давало надежду на то, что и в обнаженном виде Кротэн поддержит свою репутацию, завоеванную в прикрытом одеждами виде.

По прошествии некоторого времени стало ясно, что Онир особенно не торопится с выходом, но к его чести следовало сказать, что до оценки его визита как умышленной задержки дело не дошло. Примерно через полчаса затянувшееся ожидание Кротэна подошло к концу.

Оставшийся на время в комнате Подмастерья Онир показал себя не хуже друга, что позволило Подмастерью не только похвалить его в душе и не только не потерять время за столом, но и творчески воспламениться, придя к твердому заключению, что молчаливость – украшение не только женщин, как думали древние греки, которые, конечно же, не были застрахованы от мелких оплошностей, но и мужчин.

Через четверть часа Кротэн был готов в обратный путь вместе со своим поводырем, и в награду за оперативность Подмастерье при прощании одарил его ласковым словом, предложив заходить в любой день, но в определенное время. Онир не среагировал на несправедливость хозяина и если что и подумал, то видимо, то, что такое же право закреплено за ним само собой разумеющимся образом.