Бадри Шарвадзе - Дочери Лота и бездарный подмастерье. Часть 2

– Вот скукотища!

– Ничего не поделаешь.

– Нет, так нет, – выручил Мохтериона Морус, по всей видимости, собравшийся уходить.

Тортору не оставалось ничего другого, как последоватъ примеру друга.

– До скорого! – бодро произнес Тортор, спрыгивая с каменных ступенек.

– Пока, – поспешил ответить Подмастерье, не в первый раз почувствовав, что радость, доставляемая прощанием с посетителями и их выпроваживанием, перевешивает радость от их прихода.

XIII

В доме осталосъ три человека, как не раз бывало и раньше, но по понятным причинам Мохтерион испытывал какое-то новое чувство, определенно волнующее, хотя и не безоговорочно приятное. Детерима ему не мешала, вернее, еще не успела помешать, но, конечно, ему были небезразличны ее намерения, а приставать из-за нее к Аколазии совсем уж не пристало.

Было еще не поздно, и, хотя судя по новому почину Аколазии можно было предсказать, что следующего удобного случая для беседы с Детеримой придется ждать не очень долго, Подмастерье решил использовать первый же для прояснения некоторых интересующих его подробностей.

Он постучался, но никто не откликнулся. Повторный стук принес тот же результат, и лишь после третьей попытки послышалось: “Открыто”.

Он вошел и увидел Детериму, стоящую посреди комнаты с Гвальдрином на руках. Она учащенно дышала, из чего он заключил, что она кружилась с ребенком по комнате.

– Еще, еще, – просил Гвальдрин.

– Хватит, Гвальдрюшка, я больше не могу, – засмеялась Детерима и опустила Гвальдрина на пол, но он не сдавался, поджимал под себя ноги и просился обратно на руки.

Наконец быстро отвыкший за день, проведенный с Детеримой, от лишений Гвальдрин, обычно предоставляемый самому себе при появлениях “дяди Иона”, был водворен на постель и, не издав ни звука, покорился превратностям судьбы.

– Я вижу, вы тут не скучаете, – по-своему отомстил Гвальдрину Подмастерье, использовав как повод, чтобы заговорить с Детеримой, его попытку воспротивиться законным притязаниям хозяина дома.

– С детьми не соскучишься, – еще не остыв от недавней возни, сказала Детерима.

– Вы любите детей?

– А кто их не любит? Только вот на их капризы и болезни не у всех хватает силенок.

– А у вас хватает? – спросил Подмастерье и понял, что ему не о чем говорить с Детеримой.

– Иногда и я срываюсь. Не без этого.

– Гвальдрин послушный мальчик, Аколазия на него не жалуется.

– Может, ему и хочется разок-другой быть непослушным, да жизнь не позволяет.

– Это вы верно заметили."

Детерима присела на край кровати и закурила.

– Как же я раньше не подумал! Можно перенести из залы кушетку для Гвальдрина, и вам будет удобнее.

– Не надо. Кровати довольно просторные. Да и где же спать Гвальдрину, как не с матерью.

– Вы надолго к нам?

– Не знаю. Я хотела побыть здесь дней десять, но Аколазия упрашивает остаться подольше. Но я не представляю, чем буду здесь заниматься.

– А что предлагает Аколазия?

– Заниматься тем же, чем и она.

– Вы знаете, чем она занимается?

– Да. У нас с сестрой секретов нет."

Только теперь Мохтерион убедился, что его визит к Детериме был преждевременным.

– Но вы, наверно, ее не осуждаете.

– Не осуждаю, но и не одобряю. Хорошо, что она делает это не от нужды.

– А почему же еще?

– Гуляется ей, вот и гуляет. Это ее личное дело.

– Но не всегда же ей везло в жизни, насколько я понимаю.

– Такие невезения, какие выпали ей, случаются со всеми.

– Вы слишком категоричны. Хотя в вашем возрасте иначе, наверно, невозможно. Может, я неправильно выразился? Она вам не предложила, а попросила делать то же самое, что делает сама, как я думаю, не по своей воле.

– Может быть.

– Согласитесь, что это большая разница…

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы ей помогли бы, если бы она попросила?

– Чем? Телом? Я могла бы попробовать помочь ей иначе.

– Извините. Я не должен был затрагивать эту тему. Но, видите ли, она в силу некоторых обстоятельств не может не интересовать меня.

– Не стоит извиняться. Я понимаю вас.

– Вы не согласились бы с тем, что я помогаю Аколазии, а это меня не обрадовало бы.

– Важно, чтобы Аколазия так думала.

– Я не все вам сказал о характере наших отношений.

– Я все знаю.

– Я не об этом. Быть может, Аколазия помогает мне больше, чем я ей. Нам хорошо вместе от того, как мы устроились.

– И долго будет это продолжаться?

– Может закончиться сегодня же.

– В таком случае, вы устроились не очень хорошо.

– Длительность редко когда свидетельствует о доброкачественности.

– Вы философ!

– Всего-навсего хочу им стать, но у меня мало шансов.

– Почему же? Вы еще молоды.

– Видите ли, племя, к которому я принадлежу, занимается философией около полутора тысяч лет, но еще не породило из своей среды ни одного философа.

– Но чем же тогда оно занималось?

– Можно долго и упорно что-то готовить, но так ничего и не приготовить.

– Займитесь другим делом.

– Это невозможно!

– Почему?

– Это трудно объяснить в двух словах. Каждому человеку хочется сломать голову своим способом. Это естественно.

– Естественнее, чем стараться сберечь свою голову?

– Да, естественнее.

– Я не понимаю этого.

– Очень часто человека и не надо понимать. Его надо или принимать или нет.

– Вы опять философствуете.

– Ваши слова означают лишь то, что я философствую плохо.

– Не обижайтесь. Мне с вами интересно разговаривать.

– Я чувствую, что утомил вас. Надеюсь, у нас будет еще возможность поговорить. Вы не против?

– Нет. Почему же?

– Я с вами прощаюсь. Будете дожидаться Аколазию?

– Она обязательно придет."

Подмастерье поспешил в свою комнату и быстро лег, поскольку не хотел быть на ногах к моменту прихода Аколазии. Он не думал о своей беседе с Детеримой. Его мысли были с действующими лицами истории Лота.

Спешка оказалась не напрасной. Аколазия вернулась через несколько минут после того, как он улегся в постель.

I

=============================================

=============================================

Никогда дорога домой не казалась Лоту такой длинной и такой трудной, как в этот раз, когда его сопровождали два Ангела, а ведь он часто возвращался домой из более отдаленных мест и при более тяжелых обстоятельствах. Сограждане, на лицах которых смешалось любопытство, зависть и озлобленность, попадались на каждом шагу. Некоторые праздношатающиеся не ленились обежать по близлежащим улочкам целые ряды домов, чтобы еще раз встретиться с пришельцами и получше разглядеть их, а может, кое-что и подслушать из их разговора.

Но если их беготня и приносила какие-то плоды, то не слова, ибо на протяжении всей дороги домой Лот и его спутники молчали. Лот примечал по дороге особо ненавистных ему людей и склонял голову, или отводил взгляд, чтобы неловкость, которая могла воз никнуть у них и которую надо было скрывать, не озлобила их еще больше.