Бадри Шарвадзе - Дочери Лота и бездарный подмастерье. Часть 2

Наскоро вытерев руки о шкуру ягненка, он поспешил в дом. Заглянул в кухню, чтобы узнать, насколько продвинулась Зелфа в своих приготовлениях, и успокоился, когда увидел рядом с Зелфой младшую дочь. Его охватила радость, и он с каким-то необъяснимым упоением смотрел на дочерей. “Хорошо, что внешностью они пошли в Орнатрину, а не в меня. У Махлы ее характер, а Зелфа вся в меня”, – подумал он.

– Отец, все готово! Где твой ягненок? Может, хлебы испечь мне?

– Нет. Ты только растопи печь, а я сейчас приду.

– Печь давно уж растоплена, —ответила Зелфа, с некоторой досадой на то, что отец не доверяет ей довести все приготовления до конца.

Лот выбежал и запер входную дверь. Снова он заметил нескольких горожан, на этот раз не идущих по улице, а стоящих неподалеку от его дома, но и на этот раз не позволил себе предаться неприятным мыслям.

Кинув ягненка в котел с кипящим молоком, Зелфа со вкусом, присущим только старательной хозяйке, разложила на тарелки и в кувшинчики остальную еду.

– Спасибо, Зелфа, ты не посрамишь родителей и в доме Кавилла, – сказал довольный увиденным Лот.

– Мне помогала Махла, – заметила Зелфа.

– И за Махлу я не беспокоюсь, – сказал Лот, налепляя уже третий хлеб к стенке печки.

Можно было выносить еду; Лот решил по пробовать травы, приготовленные Зелфой. Лицо Зелфы выразило настороженность. Как-никак, дело касалось ее труда, который должен был выдержать испытание у гостей, о важности которых она могла только догадываться, ибо отец не обмолвился и словом.

Отец продлевал муки ожидания, пробуя одно блюдо за другим. Лицо его оставалось бесстрастным. Наконец он поднес к кончику языка острие ножа с едой из последнего блюда.

Неторопливо проглотив пищу, Лот уже удовлетворенно улыбнулся. Зелфа не решалась последовать примеру отца. Он вытянул руки над стоявшим тут же в углу на стойке тазиком, давая понять дочери, что хочет помыть руки. Махла оказалась рядом с отцом раньше, чем Зелфа успела пошевелиться. Вытерев руки и лицо поло тенцем, поданным Зелфой, Лот обвел ладонями лицо, приблизился к старшей дочери и поцеловал ее в лоб. Потом он поцеловал и Махлу. В этот день все складывалось дома очень хорошо, и у него не было повода быть недовольным женой, дочерьми, или собой, наконец.

Через несколько минут можно было доставать хлебы из печи.

Лот не мог не спешить к ним. Он сделал им с помощью дочерей угощение, и испек прзесные хлебы, которые, горячие и подрумяненные, собирался внести сразу же как только будет накрыт стол. Вначале он взял в руки кувшин со столовым вином и соль. Мало-помалу он заполнил стол яствами, к которым позже добавится ягненок. Гостиная мгновенно наполнилась запахом свежеиспеченного хлеба, смешанным с запахами приправ и отваренных трав.

Анубис, стоявший у окна, и сидевший поодаль Корбан так и не изменили места за все время, пока Лот входил и выходил из комнаты. Они не могли облегчить хлопоты хозяина дома, который все с большим удовольствием, но не теряя достоинства, превращал стол в произведение искусства.

Наконец были вынесены последние блюда. Лот отошел на шаг от стола и, радушно поклонившись гостям, сказал:

– Прошу к столу. Мои дочери и я с радостью исполнили нашу обязанность хозяев, принимающих дорогих сердцу гостей."

Гости в свою очередь поклонились Лоту в знак благодарности и подсели к столу, после чего Лот, заняв свое место, разлил вино по чашам всех собравшихся.

=============================================

=============================================

IV

Подмастерье перечитал написанное, сложил листы, подравнял их о поверхность стола и вынес в залу. Было еще рано. В прежние дни бывало, что в это время он еще лежал в постели. Получалось, что подготовка ветхозаветных чтений не отнимала, а прибавляла время к его рабочему дню. К сожалению, это приятное побочное действие пока не могло отразиться на качестве переложения истории Лота, но оставалась слабая надежда, что по мере развития сюжета удастся наверстать упущенное вначале, а он, действительно, еще недалеко ушел от начальных предложений.

Он думал, что Аколазия еще спит, но донесшиеся из ее комнаты звуки убедили его в обратном. Он не стал ее беспокоить и вышел из залы.

Прежде чем продолжить занятия, он решил слегка перекусить. В это время послышался стук в дверь. По его особенности трудно было предположить, кто же пожаловал в столь ранний час. Подмастерье открыл дверь. На верхней ступеньке никого не было.

Он поднял голову и на противоположной стороне улицы увидел человека, смотрящего на него и, кажется, улыбающегося. Конечно, по привычке отходить от двери, имевшей смысл только в том случае, если солнце припекало на той стороне, на которой находился вход в дом Подмастерья, и можно было укрыться в тени домов, расположенных на другой стороне, он, не различая черты лица и комплекцию, тем не менее, признал Сухраба.

Сухраб быстро перебежал узкую улочку и вбежал в дом с поднятой в знак приветствия рукой.

– Аколазия дома?

– Дома, подожди в зале."

Подмастерье с куском хлеба в руке, с которым не расстался идя к двери, чтобы встретить пришельца, подошел к комнате Аколазии.

– Мохтерион, ты?

– Да. Приготовься, пожалуйста. Тебя ждут, – и, не дожидаясь ответа, оставил отмерившего добрую сотню километров Сухраба в зале.

Мыслями он устремился к Детериме. Вначале у него появилась какая-то слабость к ней. Ему захотелось похвалить ее за принципиальность и понятливость, но скоро он почувствовал, что безнадежно фальшивит, что Детерима так и осталась для него весьма недогадливой особой, может и принципиальной, но только из-за своей ограниченности и неопытности. И надо было благодарить Бога за то, что у нее нет никаких серьезных намерений в смысле пуска в эксплуатацию своего тела.

Она вполне обходилась всем остальным и могла, не задумываясь и, тем более, не сожалея, предоставлять свое тело процессу естественного цветения, увядания и старения. В конце концов, вечерние и ночные свидания Аколазии, происходившие вне его дома, должны были служить ему испытанием и сами собой создавали напряженность честной борьбы. В этой борьбе он мог проиграть – сам факт их существования не позволял выигрывать, – но разве можно было желать чего-то большего, чем проигрыш в честной борьбе?

Скрипнула дверь, и Подмастерье отметил, что для Сухраба начал свой отсчет час вполне заслуженного им счастья.

V

Занятия за утро продвинулись настолько, что к моменту прощания с Сухрабом, который задержался для него необычайно долго, оставалось просидеть примерно час, чтобы выполнить весь дневной план. Подмастерье старался не задерживаться ни на секунду сверх необходимого вне своей комнаты, чтобы не встретиться с Аколазией, и, по всей видимости, Аколазия со своей стороны тоже не хотела этого.