Даниил Яковлев - Джексонвилль – город любви

Вернувшись в Джексонвилль, Кольцов зашел в кабинет к Зое Васильевне и доверительно сообщил, что бояться нечего, угроза миновала. Он намеренно умолчал о ночном разговоре с Войтенко. Теперь Зоя смотрела на Федора, как на спасителя. Она была уверена, что Кольцов попросил за нее у тестя. А поздно вечером, когда новое заключение комиссии было наскоро переделано и согласовано, она приехала к Федору Петровичу в гостиницу и упала в его объятия. На следующий день умер Брежнев и история с дамбой потеряла актуальность.

На несколько лет отношения с Зоей Решетняк стали важной частью жизни Федора Кольцова. Сначала он часто приезжал в Джексонвилль, и они с Зоей ухитрялись наскоро перепихнуться, где придется, в перерывах между бесконечными делами и вечерними застольями. Годы его жизни в Москве стали временем угасания их романа, но они часто перезванивались, а редкие, большей частью летние встречи, пусть не всегда заканчивались интимом, зато приносили душевный покой обоим. Их связь оборвалась в то время, когда Решетняк вышла на пенсию, уступив место мэра вновь всплывшему Васе Кормыченко. Тогда казалось, что они расстались навсегда. Но крах карьеры Федора Петровича, его переезд в Джексонвилль требовали, чтобы он нашел здесь какую-то, пусть призрачную, но опору. Зоя, старая, забытая его любовница, на какое-то время показалась ему подходящим вариантом.

Кольцов вошел в подъезд и поднялся на восьмой этаж на старом скрипучем лифте, который, на удивление, еще работал.

Зоя Васильевна уже успела съездить в поликлинику на укол. Теперь, превозмогая утомительную утреннюю слабость, опасаясь нового приступа боли, которая уже стала частью ее существа, она готовилась к встрече с Федором.

Еще не так давно, зная, что медленно умирает, она пыталась искать, но не могла найти, за что зацепиться в этой жизни. Работы, которая всегда была спасательным кругом, источником забвения от житейских бед и несчастий, у бывшего председателя горисполкома, теперь пенсионерки Решетняк больше не было. Семейная жизнь с бесцветным, скучным мужем долгие годы была нужна только для анкеты, сейчас же стала обузой, и он без сожалений был сослан на дачу. Ее вечная печаль, единственная и незабвенная доченька Мариночка нелепо погибла в 1983 году во время пожара в общежитии самого престижного столичного института, куда ее сама Зоя и пристроила. Все складывалось так, что ничего Зою Васильевну в этом мире не удерживало.

Зоя физически ощущала, как жизнь по капле вытекает из нее, но никому из родных или знакомых о болезни не говорила. Она прилагала титанические усилия, чтобы вопреки всему казаться бодрой, свежей и деловой. Даже ставшие необходимостью частые уколы были для всех окружающих тайной за семью печатями. Главврач местной больницы, которого она в свое время спасла от тюрьмы и исключения из партии, настойчиво уговаривал ее пройти стационарный курс лечения, пока это имело какой-то смысл, но она упорно отвечала отказом. И вдруг возник Федор.

К тому времени она почти смирилась с тем, что их длительные отношения закончились. В самом деле, было смешно ожидать, что такой мужчина как Кольцов, в расцвете сил, в разгар успешной карьеры, вспомнит об одной из своих близких знакомых, теперь уже пенсионного возраста. Зоя и не ждала этого, но судьба распорядилась иначе. В один из душных сентябрьских дней, когда, казалось, сил не хватало даже на то, чтобы дышать, в квартире Зои Васильевны раздался резкий звонок междугородки и высокий мужской голос, который Зоя давно не слышала, но сразу узнала, произнес: "Здравствуй! Я еду в Джексонвилль!".

Кольцов был особой статьей в ее жизни. И дело не в том, что Зоя Васильевна до сих пор была уверена, что именно он помог ей тогда, в восемьдесят втором, когда рухнула проклятая дамба, и казалось, что для нее все уже кончено. Она почему-то чувствовала, особенно после смерти дочери, что Федор Петрович Кольцов стал для нее самым близким человеком, которому она могла доверить все, высказать все, во всем покаяться. Зоя не могла объяснить почему, но так получилось. Как ни странно, но для Зои, построившей карьеру через постель, их связь с Федором была особенной, хотя само начало их «служебного романа» выглядело вполне стандартно, как плата женщины ответственного работника мужчине ответственному работнику за неоценимую услугу.

Возможно, именно эта услуга, и обстоятельства, с ней связанные, были причиной того, что Зою никогда не покидало ощущение необычной внутренней связи с этим человеком. И основой этой связи был грех, но не грех прелюбодеяния, это мало беспокоило и Федора, и Зою, а грех, который, как считала Зоя Васильевна, они с Кольцовым взяли на душу, взвалив всю тяжесть ответственности за аварию на дамбе на несчастного Михелевича. В те дни радость избавления от страшной угрозы, отодвинула размышления о морали и нравственности далеко на задний план. Но потом всякий раз, встречая на улицах города Риту Михелевич, сошедшую с ума после смерти мужа в следственном изоляторе, Зоя Васильевна с ужасом осознавала, что всю жизнь ей придется расплачиваться за содеянное. Первым сокрушительным ударом была смерть дочери, но долгие годы она гнала от себя мысль, что гибель Марины тоже часть расплаты. Теперь Зоя была в этом уверена. От таких мыслей становилось холодно и пусто, а самое страшное, что сейчас, перед лицом вечности, ей не с кем было поделиться своей болью. Она попробовала поговорить с матерью, но вместо жалости и понимания, старуха сказала, как отрезала: "Кожный платыть за свий грих. Це твий хрэст, тоби його й тягнуты. Я сама стара гришныця, мэни б свий тягар вытрыматы. Пиды до цэрквы, можэ допоможэ, хоча навряд чы".

Зоя сходила в церковь, но легче, действительно, не стало. Только после звонка Кольцова, она прониклась робкой надеждой на то, что сможет обрести хоть какое-то подобие душевного равновесия. Два приезда Федора Петровича, уже после его отставки, когда он решал вопросы нового назначения и переезда семьи, оправдали ожидания Зои Васильевны с лихвой. Приезжал он один, виделись они каждый день, и Зоя почувствовала себя рядом с ним увереннее, спокойнее и моложе. Кольцову о своей болезни она тоже не сказала, но не потому, что не хотела об этом говорить. Рядом с ним ей вдруг показалось, что даже неумолимая судьба отступила. Но, увы, это впечатление оказалось обманчивым. Две недели, после последнего отъезда Федора, Зоя мучилась как никогда. Собрав в кулак остаток сил, она пошла к врачу.

Теперь, в ожидании возвращения Федора Петровича, она была готова на все, чтобы продлить свою жизнь. Но ответ медицины был неутешительным. Доктор, с которым у Зои Васильевны не было и не могло быть недомолвок, только разводил руками и удивлялся, как она еще держится на ногах и даже водит машину. Счет пошел на недели. Но, несмотря на это, Зоя упрямо решила скрывать истину, пока не свалится с ног.