Евгений Стаховский - Третий эпизод. Роман

– Я, – говорит, – служил в спецназе.

И ребёнку год и четыре. Какая-то благотворительность, а не страхование жизни. Единственное, что стало более-менее ясно – нельзя самоубиться в течение ближайших двух лет, иначе никаких денег. Пусть так.

Третий день весьма неплохо себя чувствую. Таблетки снова выпил позже обычного и тут же чуть не впал в панику. Нервность физиологического свойства.

А этот дневник, к слову, тоже имитация. Иллюзия что я что-то пишу.

Три или четыре недели не звонили и не писали ни Марк, ни Тимофей, ни кто ещё. Или вру. Тимофей прислал сегодня sms. «Нервяк, – говорит, – какой-то». Я что-то сухо ответил. Пустую обезличенную ересь. Я им нужен только как поддержка, как трость. Они бегут ко мне за помощью, никогда не пытаясь её оказать. Я и не прошу. Что они могут дать?

Опять же – новогодний бонус.

В терапии решили сделать трёхнедельный перерыв. Праздники и прочее. Значит, сэкономлю, и это не лишне, учитывая, что я трачу деньги чёрт знает на что.

Но как определить ценность вещей? Не говоря уже о событиях.

01:30

Увидел его фото в фейсбуке – и всё пошло к чертям. Все три дня пошли к чертям. И пошло оно всё к чёрту! И руки задрожали, и гримаса сама собой складывается на лице.

Это зависимость. Это болезнь. И это немощь.

А он в Икее покупает что-то для новой квартиры. А я сдохну где-нибудь в подворотне.

Ну какие два года? Какие два года? Я и не человек уже больше, а стоячая мёртвая вода. Жидкость. Испарение.

04:50

Это даже не о том, что мне нужно быть с ним (рука просила написать: чтобы он был со мной) – это погружения в воспоминания. В невозможное. Травма головы.

25 декабря 2015. Пятница.

13:05

Снился М. в чём-то грустном и слегка надменном. Или не слегка. Это всё.

13:40

Таблетки принял.

19:25

Лежать и слушать Малера. Вторую симфонию. То ещё Воскресение.

Что меня беспокоит? Я скажу. Ни один из моих друзей – к вопросу о друзьях – даже не попытался с ним связаться, спросить, хоть о чём-нибудь поговорить. Хоть что-нибудь обо мне рассказать. А если попытался – почему я об этом не знаю? Это же так очевидно.

Нет. Пусть всё рассасывается само собой. Хорошо быть другом, когда ничего не надо делать. Да я и сам такой.

0:50

Это настолько чудовищно, что мне потребовалось время, чтобы об этом написать. Я даже заснул на час или два, сам того не заметив.

Вечером позвонила мать. Началось как обычно: что не звонишь, и всё такое. А потом этот вопрос:

– Ты не болеешь?

Я ответил, что всю жизнь болею.

– Простыл? – спрашивает.

Ну какое простыл. Ну при чём тут простыл.

– Нет, – отвечаю, – не простыл.

И тогда она спрашивает:

– Чем же это ты всю жизнь болеешь? Головой?

И рассмеялась.

Она захохотала от показавшейся ей удачной шутки. То есть, она полагает это смешно. Вы понимаете? – Смешно!!

Что я должен отвечать на вопрос почему не звоню? Как я могу разговаривать об этом?

Я уверен, что и все прочие плохо понимают серьёзность моего расстройства. Да и пытаются ли понять. Кому вообще всё это нужно?

Ну какая же дура, прости господи.

02:55

Дико болит голова. Почти весь день. Под вечер – совсем. Принял снотворное. Вчера тоже. Таблетки превращаются в костыли. Ощущение что без них я вообще не встану с постели. Но разве не к этому я стремлюсь?

Не говори глупостей – ты вообще ни к чему не стремишься.

26 декабря 2015. Суббота.

13:20

В голове пусто. Во снах – отчаянная психоделика. Макаронные водоросли. Препараты разгоняют нейроны по углам. Загоняют их в угол. Пролежать бы весь день в постели, дождаться атрофии мышц, пролежней и чего-нибудь ещё. Успокаивает только то, что вряд ли кто-то возьмётся обмывать моё тело.

Нет. Попробую сохранить хотя бы подобие ритуала. Кофе. Сигарета. Ванна. Книга. И дальше оно само.

13:30

Не странно ли, что выстраивая подобие ритуала я забыл про таблетки? Не забыть бы.

04:45

И всё же непонятно, почему человек сам вышедший на связь (да-да, bbs, здравствуй) не только не является в означенный час, но и не реагирует на посылаемый письмом вопрос. Скажи, что передумал, что поменялись планы, что угодно ещё, но скажи. Я совершенно не искушён в этих виртуальных играх и не понимаю ни смысла их, ни причин – хотя в причинах можно покопаться. Все версии слишком скучны, чтоб обсуждать их всерьёз. В любом случае есть и положительные моменты. Первое – я разобрал завалы в доме и чуть было не выгладил полотенца. Второе – последний секс с М. был год или чуть больше назад и я впервые осознал, что в течение этого года у него наверняка кто-то был. Однократно или постоянно. В конечном итоге это означает, что у него есть жизнь. Жизнь без меня. Жизнь, в которой ему лучше, чем со мной.

Осознал… что за ерунда… конечно, у него есть жизнь… а я только курю и пью таблетки.

Хочется кофе. Но не в пять же утра вперемешку со снотворным.

27 декабря 2015. Воскресенье.

13:05

Йоркшир, напоминающий Мэгги, других не знаю, плачет, глядя мне в глаза.

Соседская женщина в бабушкином доме добавляет в борщ кофе.

И ничего бессознательного.

Эти сны расшифровываются на пальцах.

Мне нужен дом, сочувствие и новые впечатления.

Если одним словом – укрытие.

Но так мы дойдём до материнской утробы и растеряем всякий интерес.

14:40

Лёжа в ванне читал свои старые стихи. (Как будто есть новые). В разные моменты жизни реагирую на разные строки. Скучаю ли я по этому? Нет. Стихов совсем не хочется. Если я о них думаю, то только как о возможности в будущем оглянуться и отметить что я делал в то время. Но поэзия требует честности и чувства, а мои чувства столь безобразны, что я и помыслить не могу выразить их поэзией.

16:00

Что бы я сделал узнай что завтра умру?

Ничего.

Разве что написать несколько писем.

Не могу же я, по этому принципу, каждый день писать одни и те же письма.

18:02

И каждый день я обещаю себе, что завтра непременно начну что-нибудь писать. С самого утра. И каждый вечер констатирую бессмысленность обещаний, и снова устремляюсь в завтра. Времени словно нет, совсем не чувствую его течения. Или есть время, но нет течения? Словно застрял в одной точке, а изменения, происходящие вокруг – лишь мельтешение атомов, от которых никакого толка. Ни тебе взрывов, ни зарождения жизни.

20:41

Вдруг вспомнил, что сегодня день рождения деда. Девяносто восемь. Когда-то в этот день мы собирались всей семьёй. Теперь ни деда, ни семьи.

02:02

Что я чувствую. Я чувствую боль в груди, тяжесть лица, непослушность рук, головокружение и временами усиливающееся подёргивание левой ноги. Реши я шутить, сказал бы что это чувство, в котором всю радость изъяли из мира.

Я пишу всё подряд. Записывать всё подряд – без системы, без регулярности, без строго отведённых часов, без следования самой тонкой красной линии – позволяет немного отвлечься. Сублимация разговора. Возможность облечь ощущения в слова. Я всю жизнь задаюсь вопросом – почему дневники ведутся в периоды… в не самые лучшие периоды, если сказать осторожно. Самые честные дневники. Я задаюсь этим вопросом всегда зная ответ. Это невозможность молчать при невозможности говорить. И мне правда, правда, правда некому позвонить. Говорить – не с кем. Условности и барьеры. В особенности с теми, кто, кажется, смог бы это вынести. Я так устал от самого себя, что не вижу возможности перегружать кого-либо всем этим чудовищным… всем этим чудовищным чем?.. всем этим чудовищным всем.