Валерий Столыпин - Потому что это колдовство

У Генки, взбудораженного прикосновением, запирало дыхание и выключалось сознание.

Верочка многозначительно смотрела ему в глаза, осторожно дотрагивалась до вздыбленной плоти, улыбнувшись, предлагала пойти к одному из них в гости, чтобы продолжить изучение географии, а заодно и анатомии, ведь училась она в медицинском техникуме и кое-что уже знала.

Генка не сопротивлялся, предоставив Верочке безраздельное право первенства. Принятие серьёзных решений, касаемо отношений и занятий, тоже делегировал ей. Верочка не спорила, соглашаясь с любым мнением любимого, когда оно было.

Если есть в жизни совершенство, то это его Верочка. Генка не видел в ней ни единого изъяна.

Девочка со всех сторон выглядела прекрасно: жемчужной белизны зубки, коралловая яркость пухленьких губ, точёный стан, высокая упругая грудь.

А бархатистая, детской нежности кожа, густая копна каштановых волос, блестящих и пушистых, тоненькие пальчики с миниатюрными ноготками, удивительной яркости глаза…

С глазами он никак не мог разобраться: они постоянно меняли цвет, от карего до медово-жёлтого.

Улыбка, никогда не сходящая с прелестного юного лица, доброта и щедрость, заботливость, покладистость. Кто ещё мог похвастаться такой подружкой?

На Генку она всегда смотрела восторженно, с желанием, предлагала себя прямо сейчас, без промедления.

Юноша всегда хотел быть с ней, обладать, причём везде и постоянно.

Иногда избыток желания даже напрягал, поскольку такая озабоченность не давала более ни на чём сосредоточиться и частенько выпирала видимой частью прямиком на глазах у случайных зрителей.

Это была именно та любовь, о которой он мечтал. Всюду они были вместе, расставались лишь на сон и учебу.

Вот закончат учиться, думал Генка, и непременно поженятся.

Так и вышло. В счастье и довольстве прожили пять лет. За это время народились дочка и сын.

Генка боготворил свою Верочку и всерьёз был готов целовать песок, по которому та ходила”. И она любила своего ненаглядного в ответ, делая для семьи всё возможное: выучилась шить, готовить деликатесы и дежурные блюда, дом всегда в чистоте, дети ухоженные.

Ей тоже повезло с суженым: муж деловит, работоспособен, заботлив, всегда наготове и безотказен как автомат Калашникова.

Счастье и благоденствие оборвались неожиданно. Верочку перевели из детского отделения больницы в хирургию, не простой сестрой, операционной.

Она летала на крыльях, восхищалась врачами, училась мастерству в своём нелёгком, но нужном деле, а затем "сломалась".

– Извини! Он без меня не выживет. Я ему нужна.

И ушла. Приходила домой, дети-то ещё маленькие, чтобы приготовить, постирать, погладить и уходила… обратно к нему.

Это было невыносимо. Генка уговаривал вернуться. Жена была непреклонна.

– Верочка, ты с ним спишь?

– Конечно, Гена, он же мужчина.

– А я кто?

– Если ты так сильно нуждаешься в женщине, я готова уступить. Ты мне дорог, я беспокоюсь о твоём здоровье, но не думай, что это будет постоянно. Лучше, если найдёшь мне замену, по крайней мере, хотя бы временную.

– Но мне не нужен никто другой. Ты же знаешь – я никогда ни с кем тебе не изменял.

– Знаю. Поэтому люблю и уважаю. Ты лучший. Но Петенька без меня пропадёт. Он, человек-авария. У меня мало времени. Петя ждёт. Мне раздеваться?

– Да! То есть, нет. Я не могу… после него… вместе с ним. Это получается какая-то оргия извращенцев или вообще непонятно что. Ты считаешь меня мужчиной лёгкого поведения?

– Не валяй дурака. Это же в медицинских целях. И позволяй себе, пожалуйста, иногда, интим на стороне. Это в наше время вполне нормально. Сейчас с этим вопросом стало проще. Все понимают, потому, что век информации, а воздерживаться мужчинам вредно.

– Ты так считаешь? Значит то, что между нами происходит – медицинская норма?

– Ну, не совсем так. Я не позволяю себе лёгкое поведение, поэтому честно призналась и ушла, чтобы не смущать тебя изменой или чем-то ещё.

– Извини, Верочка, но мне приходится произносить неприличные вещи: значит, получается, что ты не б****ь, а сестра милосердия?

– Не пытайся меня обидеть. Мне нечем тебе возразить. Со стороны так оно и выглядит, но ведь ты знаешь, что я всегда была исключительно честной. Могу заверить – нисколько не изменилась и люблю тебя по-прежнему. Спрашиваю последний раз – мне раздеваться?

– Пожалуй, да… но ты меня всё равно не убедила. Просто, хочу я тебя намного сильнее, чем презираю. Хотя, о чём я говорю? Какое презрение – обида, негодование, чувство утери чего-то самого важного в жизни. Видишь, до чего ты меня довела: я уже готов разделить тебя с убогим бездельником, укравшим у меня настоящее и будущее.

Верочка, посмотрела на Генку возбуждённо-медовыми, оленьими глазами, наполненными до края желанием и любовью. Супруги без промедления приступили к бурному соитию.

Да, они так и оставались мужем и женой.

Оргазмы следовали один за другим, неистовая энергия, казалось, не тратилась, а прибывала.

Неожиданно, в самый неподходящий момент, Верочка посмотрела на часы и спокойно произнесла, – Извини, Геночка, мне пора. Завтра увидимся.

– И завтра, тоже?

– Я же предупредила, что это одноразовая медицинская услуга. Ты же не думаешь на самом деле, что я б****ь?

Генка заплакал. Горько, навзрыд.

Это стало невыносимым.

Но изменить что-либо он не способен.

Может плюнуть на всё, выпороть глупую непокорную женщину, по-настоящему, солдатским ремнем, до крови, чтобы отбить охоту шляться по чужим мужикам?

Нет, не может он обидеть свою Верочку. Хочется, чтобы она передумала и вернулась сама. Ведь какой чувственный только что у них получился секс, даже лучше, чем прежде.

Вернулась Верочка столь же неожиданно, как и ушла.

– Надеюсь, ты меня примешь? Я возвратилась к тебе и детям, потому, что миссию свою выполнила. Он мне изменил. Я застала этого засранца в нашей с ним постели с другой женщиной, довольно молодой и привлекательной. Выходит, выздоровел, ему больше не нужна поддержка. Теперь я за него спокойна.

Генкиной радости не было предела: Верочка вернулась. Счастье-то, какое.

Началась прежняя размеренная жизнь.

Очень ненадолго.

Через несколько месяцев она вЫходила, вернув с того света, ещё одного неудачника, затем ещё и ещё.

Каждого из них она брала под опеку, оставляя мужа и детей. И всех без исключения “любила”.

Генка выкушал последнюю каплю прозрачной огненной влаги, задумался ещё раз и произнёс, – а пошло оно все! Пора меняться. Завтра, да, прямо завтра, просплюсь, побреюсь и пойду изменять. С первой встречной, если даст. Ха-ха! А куда она денется с подводной лодки. Или я не сокол?

Проспав до обеда, Гена встал, побрился, побрызгался одеколоном, надел свой лучший костюм, впрочем, он у него единственный, и побрёл на охоту.