Неустановленный автор - Рандиана, или Похотиада

Ничего другого мне не оставалось. На следующий день я снял для Герти небольшой домик в Кью, где содержал ее, и довольно прилично, в течение трех месяцев, да и продолжал бы делать это и доныне, если бы однажды субботним утром не застал ее в объятиях одного спортсмена, именитого члена Лондонского гребного клуба. На этом наши отношения закончились, и на прощание я подарил ей чек на 100 фунтов, на которые она открыла портняжную мастерскую или что-то в этом роде. Насколько мне известно, ее дело процветает и по сию пору.

Однажды утром на исходе лета, когда августовская жара властно звала на природу, Дево зашел ко мне в мои новые апартаменты (поскольку благоразумие требовало, чтобы я переехал на новое место), где обнаружил меня дремлющим над последней модной книгой мистера N, известного поставщика пикантных историй.

– Рад тебя видеть в добром здравии, – сказал Дево. – Мистер Ливсон, мой приятель, пригласил меня на недельку к себе в Оутлэнд Холл поохотиться на тетеревов и сказал, что, если хочу, я могу приехать с другом. Ты поедешь?

– А найдутся там развлечения иного рода, скажем, что-нибудь мягкое, теплое, нежное и влажное внутри? – спросил я. – Честно говоря, друг мой, стрелять тетерок – занятие хоть и приятное, но если при этом нет поблизости этакой приятной штучки, то игра, поверь, не стоит свеч.

– Сминтон, ты неисправим. Я в жизни еще не встречал такого вагинострадальца. Что ж, я думаю, наше пребывание там, пожалуй, время от времени будут скрашивать отдельные представительницы слабого пола, любительницы вольных забав, но только предупреждаю тебя, не зарывайся, а главное – не вздумай проделывать что-нибудь этакое с миссис Ливсон. Даже если на первый взгляд она тебе покажется легкомысленной и доступной, имей в виду: она до смерти предана своему мужу, и я бы даже тухлого яйца не поставил за то, что какому-нибудь повесе удастся ее соблазнить.

– Ах, Дево, если бы ты знал, как мне хочется пощупать эту неприступную крепость! Она красива?

Дево тяжело вздохнул.

– Я как-то уже пытался сорвать сей сладкий плод в тех краях, – сказал Дево, – но у меня ничего не получилось. Красива ли она? Да, у нее огромные цыганские глаза, а зубы – как жемчуг. Других таких я в жизни не видел. А что до фигуры… Нет, пожалуй, лучше не буду вдаваться в подробности, чтобы не расстроиться.

– Ну, тогда я определенно поеду, – сказал я со смехом. – Ты, Дево, – настоящий поэт, и хотя описание твое, как я подозреваю, имело целью скорее отвратить меня от этой особы, оно, напротив, вызвало у меня настоящее восхищение ее божественными прелестями. Так ты действительно пытался вкусить сей сладкий плод? И безуспешно? Хотя ты ни один камень не оставишь не перевернутым?

– Да, пытался, – сказал Дево. – Причем не раз: и до замужества, и после. Но все мои потуги оказались тщетными. Один раз я положил руку ей на бедро, но она тут же резко пресекла мои поползновения, будто холодным душем меня окатила, а кончилось все тем, что она дала мне недвусмысленно понять: мол, если я немедленно не уеду в город под каким-нибудь благовидным предлогом, то она меня ославит так, что я на всю жизнь запомню. Вот что я тебе скажу, Сминтон, я достаточно хорошо знаю женщин, и я знаю, когда они блефуют, а когда говорят правду.

– Нет, Дево, теперь я прямо-таки считаю своим долгом увидеть этот идеал. Я как истинный философ и специалист по женским штучкам исповедую принцип: чем больше препятствий, тем сильнее наслаждение.

– Ты можешь поехать со мной, Сминтон, но говорю тебе откровенно: миссис Ливсон абсолютно недоступна – ни для тебя, ни для любого другого мужчины. Она – совершенный лед.

– Мой дорогой Дево, случается, что и лед тает.

– Но только не тот, что на полюсе.

– И тот тоже тает, только для этого требуется больше тепла. Послушай, друг, ставлю двенадцать дюжин лучшего «Шато Марго» против твоей изумрудной булавки, на которую я давно положил глаз. Итак, спорим, что, не пройдет и недели, как я откупорю створки этой чистой жемчужины.

Мы тут же заключили пари. Хотя я и раньше пытался купить у Дево булавку, предлагая за нее 50 фунтов, он, однако, упорно не желал с нею расставаться; теперь же, как мне кажется, он посчитал, что вещице его вообще не грозит никакая опасность, потому и решился на пари. Вероятно, он шел домой, уже заранее предвкушая, как смакует мое вино.

«Сминтон, друг мой, – обратился я к своему члену, когда вечером укладывался спать, – если ты в ближайшие дни не нарушишь безмятежного покоя ее светлости, пусть проклята будет во веки веков твоя красная головка, которой ты так гордишься!»

В ответ на это мой благородный и, могу добавить, в жизни многое повидавший друг резко выпрямился, и хотя он не был наделен даром речи, его полный внутреннего смысла самодовольный кивок уверил меня в том, что, по крайней мере, у него самого дурных предчувствий на этот счет не было.

В Оутлэнд Холл мы прибыли около пяти часов пополудни после весьма приятного и необременительного путешествия, что, в общем-то, неудивительно, ибо на дворе был август, хлеба давно созрели и были скошены, и потому повсюду нам на глаза, привыкшие к городскому пейзажу, попадались брошенные серпы. Пейзаж был столь живописным, что я немного отвлекся и упустил благоприятную возможность свести более близкое знакомство с одной пышногрудой девицей, нашей спутницей, которой, судя по всему, так хотелось насладиться радостями секса, как ни одной другой особе в юбке на всем пространстве между Лондоном и Йорком.

Дево большую часть пути дремал, и если бы только я мог, не совершив убийства, выбросить из окна экипажа мать этой девицы, то, без сомнения, я бы изрядно потоптал эту курочку лет шестнадцати – на вид ей было никак не больше.

Мистер Ливсон оказался веселым, жизнерадостным мужчиной лет тридцати восьми-сорока, а миссис Ливсон, особа поистине очаровательная, была лет на десять-двенадцать моложе мужа. Хотя со слов Дево я и приготовился к чему-то неординарному, однако, должен сказать, действительность намного превзошла мои ожидания.

Представьте себе прекрасную, постоянно улыбающуюся женщину, обладательницу округлого лица с кожей самого что ни на есть естественного цвета. А тонко очерченные, иссиня-черные дуги бровей показались мне столь прекрасными, что я пал жертвой ее красоты с первого же взгляда.

Беднягу Дево, казалось, со всех сторон одолевали сомнения и опасения по поводу того, как его встретят, ибо с того памятного дня, когда его ухаживания потерпели фиаско, он виделся с нею впервые. Она, однако, с самым радушным видом подала руку и тепло поприветствовала его.