Неустановленный автор - Рандиана, или Похотиада

Я думаю, если бы в этот момент вошел ее муж, мы бы все равно не смогли расплести объятия, ибо пребывали в блаженной истоме, и я мысленно поздравлял себя с победой, завоеванной благодаря моей непревзойденной сметливости.

– И как только такое пришло вам в голову, мистер Сминтон? – сказала миссис Ливсон, не выпуская меня из объятий и продолжая удерживать меня ногами, сомкнутыми на моих ягодицах. И, сказав это, покраснела, хотя та откровенная поза, в которой она находилась, мало к тому располагала.

– Моя дорогая, – сказал я, – в тот момент, когда я вас увидел, я почувствовал, что, даже если мне придется прибегнуть к насилию, я во что бы то ни стало должен овладеть вами, хотя бы это стоило мне свободы или самой жизни.

Тут наше внимание привлек какой-то едва слышный шорох за дверью, и миссис Ливсон, быстро накрыв меня простыней, громко спросила, кто там. Ответа не последовало, и мы вздохнули свободно.

– Мой дорогой, – сказала миссис Ливсон, глядя на меня лучащимися глазами, – я безумно счастлива, и хотя знаю, что мы оба совершили большой грех, я тем не менее чувствую, что мое наслаждение стоило того. Однако, пока нашу тайну не раскрыли, поспешите-ка лучше в свою комнату, – и, страстно поцеловав меня в губы, а затем – головку члена, она настояла, чтобы я ушел.

Едва я вышел из комнаты, закрыв за собой дверь, как тут же застыл в удивлении и страхе, ибо обнаружил, что дверь моей спальни приотворена, хотя я был уверен, что закрыл ее. На цыпочках, с дрожью в коленках я медленно вошел к себе и увидел Дево, стоящего у окна с бледным лицом и всем своим видом выражавшего задумчивость и растерянность.

– Привет, – сказал я. – Что, черт возьми, тебя сюда привело?

– Я вернулся, – ответил он, – чтобы взять крупной дроби, которую оставил в другой охотничьей сумке.

– Ты проиграл пари, – победным тоном сказал я.

– Знаю, – мрачно ответил он. – Но понять этого не могу. Вот что меня беспокоит. Внешне ты ничем не лучше меня. Ну разве что ежегодный доход у тебя на пару тысяч больше да инструмент подлинней. В остальном же – ни по природе, ни по рождению, ни по части удачи – ты не имеешь передо мной никаких преимуществ и тем не менее без труда покоряешь женщину, которую знаешь от силы сорок восемь часов, тогда как я три долгих года прилагал все усилия, чтобы добиться этой цели, – и не добился ничего. Завтра я отдам тебе булавку.

– Но ты лишь видел, как я выходил из ее комнаты, откуда тебе известно, что я выиграл?

– Откуда известно? Я просто заглянул в твою комнату, чтобы посмотреть, спишь ты или нет, и, не увидев тебя, стал осматриваться. Тут я и заметил, что дверь в спальню мисс Ливсон приоткрыта. А услышав, как вы оба стонете и стараетесь, я не удержался и заглянул внутрь. Ну и зрелище мне открылось! Я увидел, как эта неприступная красавица с готовностью отвечает на каждый твой удар и как твой длинный член выходит наружу reculer pour mieux sauter, [4]а потом снова в нее вонзается. При виде этого я чуть было не сошел с ума. Скажи Бога ради, как тебе это удалось? Знаешь ли, это какое-то чудо!

Я не удовлетворил его любопытства и оставил в недоумении, потом завернулся в одеяло, потому как утро было прохладным, и заснул.

Дево же отправился на охоту, и, судя по его настроению, стрелял он в этот день не очень метко, что для птичек было не так уж плохо. И если за столом этого сельского особняка когда-нибудь сидел человек, страдающий мигренью, то этим человеком был Дево – именно таким я увидел его несколько часов спустя.

Все складывалось как нельзя лучше, и днем из Гуля (Оутлэнд Холл находился в тридцати милях от этого городка) пришла телеграмма, адресованная мистеру Ливсону. Телеграмма была от старого приятеля по колледжу. Тот извещал его, что будет в Гуле проездом, ибо судно, на котором он плыл в Норвегию, должно было зайти в порт, и он, пользуясь этой возможностью, хотел бы встретиться. По этому случаю мы отобедали раньше обычного – в пять часов – и простились с нашим хозяином до следующего дня.

У миссис Ливсон был прекрасный вокал, а поскольку в гости к ней заглянули два ее приятеля, тоже не обделенные музыкальным талантом, вечер получился весьма и весьма приятным. Где-то около десяти часов, сидя подле миссис Ливсон у рояля и переворачивая ей ноты, я не упустил возможности шепнуть ей на ушко:

– Мне прийти к вам сегодня, или вы сами навестите бедного холостяка?

– Второе, – ответила она и покраснела до корней волос, поскольку еще не научилась обуздывать укоры совести. Однако как истинная женщина она тут же чисто по-женски тихо добавила: – Мы не должны шептаться, это бросается в глаза, – а потом громко добавила: – Мистер Дево, может быть, вы будете переворачивать ноты? У мистера Сминтона что-то плохо получается.

Это был откровенный выпад в мой адрес, причем в присутствии трех человек, но я только усмехнулся и ничего не сказал.

– Почему-то утром ей не казалось, что у тебя плохо получается, – шепнул мне Дево, непринужденно располагаясь у фортепьяно. Я же вышел в соседнюю комнату, где на столе был оставлен обильный ужин, и от души угостился.

Часов около одиннадцати, когда гости разошлись, миссис Ливсон очень чинно и официально пожелала нам спокойной ночи и удалилась. Мы с Дево проследовали в бильярдную.

– Хочу сделать тебе предложение, – сказал Дево, натирая мелом кий.

Сказано это было серьезным и даже печальным тоном, и я тут же связал это с тем, что, мол, Дево расстроен из-за того, что вынужден расстаться со своей булавкой. Будучи под впечатлением удачно завершившейся интрижки, доставившей мне огромное удовлетворение, я сказал, что, дескать, знаю причину его печали, что все это яйца выеденного не стоит, так что пусть он оставит свою фамильную реликвию при себе (а надо сказать, что я всегда серьезно относился к фамильным ценностям). Мне она не нужна, сказал я ему и добавил, что он может спать со спокойной совестью, поскольку долг, причитающийся мне согласно пари, я выиграл при обстоятельствах, которые нельзя признать справедливыми. Однако Дево остановил меня.

– Давай присядем, – сказал он. – Сказать по правде, настроение у меня сегодня не совсем подходящее для шуток за бильярдным столом. Дай мне несколько минут и выслушай меня.

Я сел, сгорая от любопытства, что же он мне скажет.

– Булавка принадлежит тебе, Сминтон, – сказал он. – Я уже и думать забыл о том, что эта вещица когда-то принадлежала мне. Дело не в том. Я хочу поговорить о другом.

– Мой дорогой Дево, – сказал я, – подожди, пока я закурю сигару. Ну вот, теперь огонь погашен, и ты можешь говорить.

– Так вот, я хочу сказать, что ты действительно тот, кем себя называешь, – вагинолог. Еще совсем недавно я усердно занимался бичеванием задниц, однако страсть эта, которую я сам себе выдумал и счел за страсть, теперь ушла безвозвратно.