Шахразада - Девять снов Шахразады

«Духи лугов, духи лесов, вечного камня и хрупких цветов, нежной росы и могучего моря, трижды я вас заклинаю: откликнитесь на мой зов!» Крепко зажмурив ярко-зеленые глаза, Онья сосредоточилась на своем желании – увидеть Ридвейна.

Даже сознание того, что Ридвейн придет сюда не для того, чтобы встретиться с ней, а лишь откликаясь на отчаянные призывы сестры, не могло уменьшить ликования Оньи. Стараясь не думать ни о том, что происходит вокруг нее в зале, ни о слугах, занятых у громадного очага приготовлением поздней вечерней трапезы, ни о матери и Ллис, она с жаром повторяла свои безмолвные заклинания.

Брина сидела в полумраке под пучками лекарственных трав, за длинным столом, уставленным разнообразными пузырьками, мерными чашечками и глиняными сосудами. Она размеренно постукивала маленьким пестиком, растирая крохотные зернышки в каменной чаше, – жрица так давно занималась этим, что могла не задумываясь составить снотворное снадобье, для которого эти зерна предназначались.

Взгляд ее серых, потемневших от тревоги глаз то и дело останавливался на дочери, чье ожидание было почти осязаемо. Несмотря на чудесное зрелище, которое представляло ее дитя, озаренное лучами предзакатного солнца, Брине чудилось, будто Онья окутана мглистой безрадостной пеленой. Ей казалось, что девушка склонилась над невидимой пропастью. Брина почти желала, чтобы Ридвейн не откликнулся на призыв. Она боялась, что, если юноша появится в замке, дочь может решиться на безрассудный, опрометчивый шаг.

На протяжении нескольких лет Брина и Вулф, забавляясь, наблюдали, как Онья – сначала ребенок, а потом неуклюжий подросток – боготворила отрока Ридвейна. Безобидное юношеское увлечение. Но теперь Онья выросла, она уже девушка, и ее стойкая привязанность начинала вызывать беспокойство. Мальчик, которому Брина приходилась кем-то вроде приемной матери, стал ошеломляюще красивым мужчиной. Природное обаяние Ридвейна еще усиливалось опытом, приобретенным за последние десять лет: множество женщин и девушек дарили ему свое внимание. К тому же обладая мистической силой, он был опасен – в особенности для Оньи.

Ридвейн стал жрецом-друидом, чье воспитание и предназначение требовали исполнения великого долга, обращенного как в прошлое, так и в будущее. И в этом будущем полукровке Онье места не было.

Из чувств девочки ничего бы не вышло, ничего, кроме боли. А от этого Брине хотелось бы уберечь свою дочь. К сожалению, не существовало никаких заклинаний, способных воздействовать на человеческие чувства.

Пестик растер зернышки чуть ли не в пыль, когда нежные пальцы, ласково сжав руку Брины, остановили ее. Темноволосая головка с отблесками серебряных нитей поднялась навстречу утешающему, спокойному взгляду темно-синих глаз Ллис.

– Доверься Ридвейну. – Ллис говорила так тихо, что только Брина могла расслышать ее слова. Мать двоих крепеньких мальчишек-близнецов и маленькой дочки, Ллис понимала тревогу своей названой сестры, но, хорошо зная брата, не сомневалась в его чести. – Он слишком привязан к ней, чтобы обидеть.

– Боюсь, это столь же неизбежно, как гром, следующий за вспышкой молнии. – Брина улыбнулась одними губами.

Онья сосредоточилась и, ни на что больше не отвлекаясь, взывала перед своим мысленным взором образ загадочно прекрасного жреца-колдуна, своего ненаглядного Ридвейна. Жар ее заклинаний все нарастал, пока какой-то необъяснимый внутренний голос не побудил ее посмотреть в окно.

Ее глаза широко раскрылись при виде воплощенного отклика на ее мольбы, шагавшего в лиловатом вечернем сумраке. Девушка вскочила, бросилась к дубовым дверям, обитым железными полосами, и, широко распахнув их, помчалась по аллее к тому, о ком так долго и страстно мечтала.

– Ты здесь! Ох, Ридвейн, я так рада, что ты наконец приехал!

Девушка уткнулась в его широкую грудь, и голос ее звучал приглушенно, но, сразу же чуть отстранившись и подняв голову, она спросила:

– Почему тебя не было так долго?

Ридвейн обнял одной сильной рукой ее изящную фигурку, в другой сжимая посох с наконечником в виде орлиной лапы, зажавшей в своих бронзовых когтях кристалл. Жрец опустил глаза и посмотрел на прелестное личико, лучившееся неприкрытым чувством, на которое он не смел откликнуться. По правде говоря, он и вообще не отважился бы прийти в Трокенхольт, если бы не настоятельная просьба сестры встретиться с ней здесь. Да, только любовь к сестре и понимание отчаянного положения, в котором та находилась, призывая его, заставили его рискнуть и вернуться в пленительные сети, сплетенные сладчайшей невинностью и запретной любовью.

И все-таки ничто не могло помешать ему вкусить от действительности после бесчисленных грез наяву и ночных сновидений. Огромные зеленые, с серебристыми искорками, глаза царили на маленьком личике с высокими скулами и остреньким подбородком, а розовые, как лепестки, губы – верхняя, выгнутая, как лук, и полная нижняя – были бесконечно прельстительны. Особенно в эту минуту, когда едва не касались его собственных.

– Входи же, Ридвейн. – Голос Брины, донесшийся из-за открытой двери, разбил то опасное очарование, что было ей так понятно. Потом, уже более мягко, она добавила: – Тушеное мясо и свежий хлеб на столе, они ждут тебя…

Ридвейн взглянул поверх белокурой головки Оньи, улыбнувшись и как бы извиняясь за минутную слабость и благодаря за вмешательство. К тому же он и вправду был голоден, да и во рту пересохло.

– Надеюсь, что кружка хорошего эля для меня тоже найдется, – громко рассмеялся друид.

Девушка по-прежнему держалась с ним рядом, но он, теперь уже сдержанно, с братской нежностью, обнял ее за талию и повел в дом, где пылал в очаге огонь, такой чудесный и жаркий в этот прохладный весенний вечер.

Три женщины и мужчина уселись за стоявший на возвышении стол хозяина дома, который отправился в поход с королем защищать владения от врагов. Когда Ридвейн сел между сестрой и названой матерью, Онье стало очень больно – она поняла, что он сделал это умышленно, стараясь держаться подальше.

Онья почувствовала, что должна снова замкнуться в своей обычной раковине молчания. Тогда ей, возможно, позволят остаться и упиваться видом возлюбленного, наслаждаться его близостью, смотреть на него и слушать его голос. Заговорить – значило рисковать. А вдруг ее отошлют из комнаты, как ребенка, так же как ее братьев и ребятишек Ллис, которые уже пошли спать? Раздумывая об этом, она отчетливо поняла, что ее раковина – это ее броня. Уйдя в нее, она станет почти невидимой для окружающих, занятых важными вопросами. Усевшись на свое место, девушка приготовилась к долгому спокойному ожиданию.

Терпение? Спокойствие? Напоминание о подобных чувствах было просто насмешкой, и губы ее дрогнули в легкой улыбке. Чувства эти были частичками, составлявшими ее раковину, полезной привычкой, благодаря которой она слышала и узнавала массу интересных вещей. И все-таки Онья боялась, что недостаток терпения погубит ее. По правде говоря, ее удивляло, что, несмотря на свои магические умения, ни один из этих троих ни разу не догадался, что за ее внешним спокойствием скрывается неистовый дух, жаждущий разорвать оковы, вырваться из стесняющей его раковины.